Номер 11, 2008

Владимир СПЕРАНСКИЙ: Ужель та самая?..

Об Онегине слышали все. Из школьной программы известно, что он – «лишний человек» своего времени. В противовес ему давалась – с придыханием, понятно, – характеристика Татьяны Лариной: в ней воплощены лучшие черты русских женщин. В общем – идеал.

Раньше для сочинений информация готовилась с помощью шпаргалок, теперь споспешествует всемогущий Интернет. Но суть та же: на отрицательном полюсе – Онегин, на противоположном – лучезарная Татьяна.

Предлагаю посмотреть на героев романа другими глазами. Но вместе с авторской мыслью. Именно вместе, а не вместо автора, как это сложилось очень давно – тогда, когда роман был определен в качестве «энциклопедии русской жизни».

Что пишет Пушкин о своем герое? К выходу в свет «он по-французски совершенно мог изъясняться и писал», «знал довольно по латыни», «читал Адама Смита, и был глубокий эконом», а еще был «философом в осьмнадцать лет». Получив дядино наследство, не стал его транжирить: «Сперва задумал наш Евгений порядок новый учредить. В своей глуши мудрец пустынный, ярем он барщины стариной оброком легким заменил».

Как поворачивался язык называть такого всестороннего специалиста «лишним человеком»? Школьные учебники ставили в вину Онегину, что он не боролся против самодержавия «за счастье народное». Так может это и хорошо, что не боролся, не лез не в свое дело.

Можно, безусловно, найти в романе отрицательные характеристики Онегина: «дожив без цели, без трудов до двадцати шести годов, томясь в бездействии досуга, без службы, без жены, без дел, ничем заняться не умел». Насчет жил «без трудов» не все сходится. Знание языков, экономики, философии с небес не сваливается. Что касается «не умел», то думается, что больше все же не хотел, не желал втягиваться в суету сует. Во все времена таких людей было достаточно. Один из цезарей предпочел императорской короне выращивание капусты, и история его не заклеймила.

Пушкин явно симпатизирует Онегину. Не пойму, почему этого не замечают. «Сноснее многих был Евгений», «мне нравились его черты, мечтам невольная преданность, неподражательная странность и резкий, охлажденный ум». Поэт сравнивает своего героя с собой: «Увы, на разные забавы я много жизни погубил!», «Я был озлоблен, он угрюм; страстей игру мы знали оба: томила жизнь обоих нас; в обоих сердца жар угас; обоих ожидала злоба слепой Фортуны и людей на самом утре наших дней».

Ларина для поэта – «моя Татьяна». Многим кажется, что Пушкин ее любит больше, чем Онегина. Но здесь явно неуместны оценки «больше - меньше». Автор просто восхищается героиней, легко прощает ей какие-то слабости. Я бы сказал даже – недовоспитанность. Во всяком случае, по исконно российским меркам.

Вчитаемся: «Дика, печальна, молчалива, как лань лесная боязлива, она в семье своей родной казалась девочкой чужой. Она ласкаться не умела к отцу, ни к матери своей; дитя сама, в толпе детей играть и прыгать не хотела и часто целый день одна сидела молча у окна». «Но куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала; про вести города, про моды беседы с нею не вела. И были детские проказы ей чужды: страшные рассказы зимою в темноте ночей пленяли больше сердце ей... Она в горелки не играла, ей скучен был и звонкий смех, и шум их ветреных утех».

Как вам такой ребятеночек? Вчитайтесь еще раз. Представили, что вырастет из монстрика, который на ночь обожает слушать/смотреть ужастики? Сегодня психологи подростка с подобным поведением берут под постоянное наблюдение.

В учебниках психологии есть характеристика человека, получившего сходное «воспитание». «Аутичный ребенок... Лишенный детства. Ни во что не умел играть. Как научиться без игр, без проб, без возможных ошибок? Повышенная серьезность скрывала растерянность. Замкнутый на себе и осторожный от всех, он общался не с людьми, а с наскоро выдуманными призраками. Он, человек без быта, уничтожил фон ради изменения положения собственной фигуры». Бьюсь об заклад, читатель не угадал, кто этот двойник Татьяны. Такую характеристику дал директор Института групповой и семейной психологии и психотерапии Леонид Кроль юному Володе Ульянову.

Не будем вспоминать, что натворил этот аутичный ребенок. Уйдем от дискуссий о роли Ленина в судьбе человечества, от копания в его морально-нравственных установках. Вернемся к нашей героине.

Насколько Татьяна – идеал русской женщины? Сам Пушкин вообще-то не настаивает на «русскости» Татьяны. Она «русская душою, сама не зная, почему». Татьяна «по-русски плохо знала, журналов наших не читала, и выражалася с трудом на языке своем родном, итак, писала по-французски...» Судя по всему, роман Пушкина Татьяна не смогла бы прочесть. Посочувствуем.

Зададимся вопросом: что заменяет Татьяне естественное детское общение? «Ей рано нравились романы; они ей заменяли всё; она влюблялася в обманы и Ричардсона и Руссо». Обратим внимание, что «она любила Ричардсона не потому, чтобы прочла, не потому, чтоб Грандисона она Ловласу предпочла», а потому, что «ее московская кузина твердила часто ей об них».

Как это бывает у излишне увлеченных романами, незрелых умственно девиц, «давно ее воображенье, сгорая негой и тоской, алкало пищи роковой; давно сердечное томленье теснило ей младую грудь; душа ждала... кого-нибудь». И тут подвернулся Евгений Онегин. Вне сомнения, появись в долгие деревенские вечера другой, произошло бы то же самое: «И дождалась... Открылись очи; она сказала: это он!»

Безусловно, можно и нужно простить девушку, которая «от небес одарена воображением мятежным». Но почему литературные критики и авторы школьных учебников изображают Онегина роковым искусителем, эдаким фатальным тираном в любви? Знаков внимания сестрам он не оказал, даже не разобрался, кто из них кто. Несомненно, письмо Татьяны стало для него не совсем приятной неожиданностью.

Над этим письмом проплакали десятки тысяч дореволюционных курсисток, советских школьниц и прыщавых юнцов. Сам Пушкин восхищается письмом: «Его я свято берегу, читаю с тайною тоскою и начитаться не могу. Кто ей внушал и эту нежность, и слов любезную небрежность?». Кто – кто? Да все те же романы из чужих стран, где другая жизнь, иные нравы и страсти.

После весьма краткой, случайной встречи с Онегиным «все для мечтательницы нежной в единый образ облеклись. В одном Онегине слились». Письмо свое ей «страшно перечесть», она это подчеркивает в последних строках: «Стыдом и страхом замираю... Но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю...».

Надежду Татьяны Онегин не оправдал, но никто не может упрекнуть, что он оказался недостойным ее доверия. Он не бросился соблазнять ее, хотя для этого и волочиться не надо было. «Получив посланье Тани, Онегин живо тронут был... Быть может, чувствий пыл старинный им на минуту овладел; но обмануть он не хотел доверчивость души невинной». Татьяна, по мнению Онегина, достойна другой судьбы: «полюбите вы снова». Движимый, несомненно, лучшими чувствами, он предупреждает: «Учитесь властвовать собою; не всякий вас, как я, поймет; к беде неопытность ведет».

Сколько всякого обрушилось на Онегина за это наставление! До сих пор помню взволнованно-разъяренные слова школьной учительницы, сорокалетней старой девы: «Как он посмел говорить так с влюбленной до смерти (?!) девушкой, где у него была совесть, мужское достоинство?». Небезынтересно, что сам Пушкин иначе оценивает ситуацию: «Вы согласитесь, мой читатель, что очень мило поступил с печальной Таней наш приятель; не в первый раз он тут явил души прямое благородство».

Татьяну вскоре после отъезда Онегина тетушки уговорили уехать в Москву, «на ярманку невест». «И вот: по родственным обедам развозят Таню каждый день». Однако она не вписалась в светское общество, ей не нравится «невест обширный полукруг», не подходят предполагаемые женихи. Но вот на горизонте появляется важный объект: «а глаз меж тем с нее не сводит какой-то важный генерал». Будущий суженый сразу не понравился – «Кто? толстый этот...». Но генерал, как известно, и в Москве генерал. И Пушкин с радостью пишет: «... с победою поздравим Татьяну милую мою».

Онегин отправился в «странствия без цели». Вернувшись, он попадает, «как Чацкий, с корабля на бал», где царствует Татьяна. Здесь надо подчеркнуть главное. Онегин встречает совсем другую женщину: «и следов Татьяны прежней не мог Онегин обрести...». И именно в эту новую женщину, а не в прежнюю мечтательную девочку-провинциалку Евгений «как дитя влюблен».

Татьяна, а вслед за ней бесчисленные толкователи романа считают, что причина в том, что она «богата и знатна». Вряд ли в это можно всерьез поверить. Онегин человек не бедный и достаточно знатный. Поэтому явно несправедлив упрек: «Что ж ныне меня преследуете вы?.. Не потому ль, что в высшем свете теперь являться я должна?.. Не потому ль, что мой позор теперь бы всеми был замечен и мог бы в обществе принесть вам соблазнительную честь?» По меньшей мере, это некорректно. Онегин не дал оснований для такого упрека. Да и она в этой своей нотации не отрицает: « Я знаю: в вашем сердце есть и гордость и прямая честь».

Одно из самых цитируемых мест романа – три последние строки: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна». Многим ли мужьям, ценящим свою честь, имеющим хоть малую толику гордости, захочется, чтобы его суженая всю жизнь продолжала любить другого?

Есть разные объяснения такого финала. Со времен Белинского бытует утверждение, что Татьяна жертвует своими чувствами во имя долга. Не ясно, перед кем этот долг: перед собой, мужем, обществом? Достоевский сделал уточнение: Татьяна поступает в соответствии со своими религиозными и нравственными убеждениями.

Существует несколько вариантов поведения женщины, оказавшейся в ситуации «замужем за одним, а любит другого, который настаивает на серьезных отношениях». Нормальный вариант – перестать фальшивить, не портить жизнь обоим мужчинам и себе, жить счастливо, действительно выполняя свой нравственный долг, – Татьяна отбрасывает. Она выбирает свой, банальный, достаточно распространенный вариант.

Наша Таня ждет реванша: «И нынче – боже! – стынет кровь, как только вспомню взгляд холодный и эту проповедь...» Она не упускает возможности потоптать падшего к ее ногам: «Она его не подымает и, не сводя с него очей, от жадных уст не отымает бесчувственной руки своей...» Она всячески показывает, что выше успехов «в вихре света». И то, что она будет «век верна» другому – самовозвышение: я не такая, я особенная, правильная.

У Татьяны есть объективные основания для надменной демонстрации своей нравственности. Вспомним: после отъезда Онегина из его поместья она у ключницы Анисьи «просит позволенья пустынный замок навещать, чтоб книжки здесь одной читать». Читает она целенаправленно, ее интересует не содержание, а то, «какою мыслью, замечаньем бывал Онегин поражен». По книгам Онегина она разумеет, «в чем молча соглашался он. На их полях она встречает черты его карандаша. Везде Онегина душа себя невольно выражает». Добравшись без спроса до души своего кумира, бессовестно копаясь там, Татьяна начинает «понимать теперь яснее – слава богу – того, по ком она вздыхать осуждена судьбою властной: чудак печальный и опасный, созданье ада иль небес, сей ангел, сей надменный бес, что ж он? Ужели подражанье, ничтожный призрак... Чужих причуд истолкованье, слов модных полный лексикон?.. Уж не пародия ли он?»

Оценка не совсем справедливая, явно односторонняя. Но Татьяна нашла, что искала отнюдь не нравственным способом. И поставила диагноз: «Ужель загадку разрешила? Ужели слово найдено?» Убедив себя, что это так, она и меняет «милый, тихий свет на шум блистательных сует». «Для бедной Тани все были жребии равны». Для оказавшейся весьма практичной Татьяны Лариной «равнее» других оказался знатный генерал. «Как изменилася Татьяна! Как твердо в роль свою вошла! Как утеснительного сана приемы скоро приняла!»

Таким образом, дело не в особой нравственности и религиозности, не в том, что «другому отдана». Копаясь в чужих записях, Татьяна поняла то, о чем говорил ей сам Онегин: что он не создан для уютного семейного провинциального счастья. Была бы она генеральской женой или нет, в любом случае Онегин – не герой ее романа, и она пользуется возможностью реванша за свои детские признания в любви.

Вот такая у меня получается в размышлениях над строчками Пушкина картинка. Не возражаю: Ларина – идеал, но хотелось увидеть, какой это идеал на самом деле. Снять розовые школьные очки и утереть давние слезы от образа «типичной русской женщины, воплотившей лучшие черты».

Кто-то, несомненно, обрушится на меня с обвинениями. Не настаиваю, что написанное – единственно верный подход к анализу бессмертных строчек. Но один из возможных. Руководствовался я словами самого поэта, завершающими роман: «Чего бы ты за мной здесь ни искал в строфах небрежных, воспоминаний ли мятежных, отдохновенья ль от трудов, живых картин, иль острых слов, иль грамматических ошибок, дай бог, чтоб в этой книжке ты для развлеченья, для мечты, для сердца, для журнальных сшибок хотя крупицу мог найти».

Владимир СПЕРАНСКИЙ

К началу ^