Номер 08, 2008

Феликс Лабисс: Ломая привычное

В России знают многих сюрреалистов. Первый среди них – Сальватор Дали, далее идут Магритт, Кирико... Менее известен Дельво. И почти неизвестен Феликс Лабисс. Между тем он – один из крупнейших сюрреалистов ХХ века. И знают его не только как великолепного художника, но и как потрясающего театрального декоратора. Именно он создал декорации для «Процесса» Кафки, поставленного великим французским режиссером Жаном-Луи-Барро.

Лабисс родился во французской Фландрии в Дуэ 9 марта 1905 года. Работал с Джеймсом Энсором, а в 1927 году перебрался в Париж, где сразу сблизился с элитой французской литературы и искусства. Его друзьями были Поль Элюар, Робер Деснос, Жак Превер, Филипп Супо, Жан-Луи Барро, Лиз Деарм и другие. Они посвящали ему стихи и очерки.

Не стоит останавливаться на особенностях сюрреализма. Но у Лабисса к сюрреализму добавляется и научная фантастика, которая ощущается в его произведениях. О нем написано громадное количество трудов и исследований. Давайте послушаем его друзей-современников и просто посмотрим на картины Феликса Лабисса.

Филипп Супо:

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ

Увидев твою улыбку в колыбели

в день рожденья твоего

крестного твоего осенило

и он назвал тебя Феликсом

именем которое латинисты переводят как счастливый

С самого рожденья

ты счастлив в жизни

и ешь с аппетитом

и пьешь иногда без жажды особой

Ты так любишь жизнь

во всех ее формах

и всех красках

что решил стать художником

дабы изобретать новую жизнь

более странную более веселую более необычную

чем наша повседневная жизнь

Ты стал художником

который не боится живописи

художником который пользуется красками

перспективами объемами ценностями

чтобы создать новый мир мир сюрреалистичный

И сегодня в короне из седых волос

ты как дрессировщик во главе зверей

организатор мифологии

исследователь необычного

Ты управляешь армией героев

которых придумал сам и которые окружают нас в этот вечер

чтобы пожелать тебе долгой и счастливой жизни.

Жан-Луи Барро:

Художники творят из разных побуждений. Одного покоряют формы и краски, лишенные какого-либо основания, и он стремится воспроизвести чистое ощущение. Его чувственность поражает напрямую: линии царапаются, а текстура тянет вниз, словно топь. Такова физиология абстракции. Другой, напротив, выбирает живопись, как простое средство выражения, чтобы рассказывать истории. И пишет на полотне романы.

Третий пытается найти свое лицо в лицах других. Тогда говорят: «эта личность есть Рембрандт» или «это – Модильяни». Он невольно замещает свою модель.

И есть, наконец, тот, кто живет в особом мире, который построил для самого себя и в котором пытается зафиксировать свои мечты. Этот увлекает нас за собой в свой мир.

Он берет все, что попадает ему под руку, меняет привычный порядок и принимается творить иную планету. А потом приглашает нас последовать за ним в невероятное путешествие, которое невозможно забыть.

Феликс Лабисс принадлежит именно к этой категории художников.

Магией его кисти исчезает тяжесть. Воздух у него приобретает невероятную прозрачность. Обрывистые скалы ухитряются зависать меж двух рядов облаков. И видны лишь отражения.

Кажется, что ты стоишь на пороге какой-то универсальной трагедии. Капельки крови сочатся повсюду: из розы, из уголка исполосованного ножом неба, из измученного пытками дерева, из только что проткнутого ковра. Кажется, что попадаешь внутрь какой-то гигантской оргии, чье развитие на мгновение застыло. Застывший зуав ждет нашего ухода; косящая глазом птица вдруг изобретает брань, рвущуюся из обычного клюва; некое божественное существо, прячась за стеклом, предпочитает обернуться статуей. Но нет никакой враждебности: орхидеи расцветают на половых органах, деревья призывают к объятиям. Все оборачивается каким-то робким бесстыдством, словно вы проникли в тайну некоего любовного сражения.

Создать мир, вызвать мечту, жить между кровью и любовью, отбрасывать тяжесть, произносить магические формулы, переиначивать метафоры – вот чем занят Лабисс, художник, «родственный» театру. Его картины продолжают театр.

То, что Лабисс стал во второй ипостаси человеком театра, в порядке вещей. Он принадлежит к категории художников-поэтов. Он «оживляет» предметы. Когда он читает рукопись, он ощущает себя не столько художником, сколько драматургом. И любит жить в особой атмосфере театра. В уникальном мире, где Мечта суть Царь. Он ощущает его магию, он вдыхает его запахи, он испытывает потребность воссоединиться с актерами, танцорами, машинистами сцены. Он бродит от ложи к ложе. Ему нравится садиться вместе с нами на этот большой парусник, каким является сцена с ее парусами и такелажем. И вздрагивает, слыша три удара, которые поднимают занавес.

Как мы оказываемся в мире галлюцинаций его картин, так и он вживается в наш мир, где царят кровь и любовь. Вот почему его декорации – не рамки, ограничивающие действо, а материализация этого действа.

Как мы и вместе с нами: из драматических ситуаций он творит объекты. Лабисс, художник-поэт, есть истинный ремесленник театра.

А каков он друг! Наши воспоминания, накапливавшиеся с 1930 года, соткали ткань, которая плотски связала нас, как если бы мы были братьями.

Лиз Деарм:

У Лабисса, похожего на прекрасного зверя, все является метафорой, трансформацией. Его герои иногда похожи на некоторые карты таро: Рука Нострадамуса, Купание с Андромедой, Икар, Протей, Офелия, Минотавр. Поэтому мы и любим его.

Деревья приоткрывают свою твердую кору, и появляется белая обнаженная девушка. Она вскоре соблазнит окружающий ее растительный мир: по ее ногам ползет юная покорная поросль, листва с успехом подменяет голову.

В лабиссовской мифологии Природы царит женщина, покоряет ее себе. Она – и Орфей, и Пан.

Царственная, жестокая, бессознательная, ребяческая, она властвует над ветром, который душит ее, над домом, который рушится на нее, над лесными лианами, которые царапают ее угрожающие груди. Лабисс, как и Геркулес, невероятно боится птиц озера Стимфала. А потому отправляет их петь на подоконник окна, чтобы приручить женщину с головой тигра, или пытается разглядеть приподнятое беспалой рукой женское лицо, защищенное золотым экраном или черной шевелюрой Медузы лучше, чем Железной Маской.

Феликс любит и боится Женщину. Женщина ужасна, Женщина таинственна. Она нежна и печальна, как Береника с ее жалкой мордой Собаки.

Женщина – насекомое, как самка богомола; она дает и забирает жизнь; она – тот утренний ангел с мягкой улыбкой, которая не предвещает ничего хорошего.

Лабисс, архитектор-сюрреалист, мог стать ремесленником дворца на атолле. Его декорации – особенно декорации для Кафки – манера творить шедевр. Страх удушения, окончательное уничтожение свободы человека бродят по его самым строгим конструкциям.

И еще одно слово. Лабисс в ХОРОШЕМ ПОВЕДЕНИИ усвоил, что только закованный в железо рыцарь умеет держать розу.

К началу ^