Номер 05, 2008

Алексей СЛАПОВСКИЙ: Каждый пишет пьесы...

Прозаик и сценарист Алексей Слаповский знаком нам по фильму «Ирония судьбы. Продолжение», сериалам «Остановка по требованию», «Пятый угол», «Участок», «Заколдованный участок», «Свой человек». В 2007 году писатель стал финалистом премии «Большая книга» за роман «Синдром Феникса». Его пьесы идут в театрах многих российских городов, а книги можно найти в книжных магазинах.

Недавно А.И. Слаповский был гостем «Литературной кухни» нашего журнала, где отвечал на вопросы творческой молодежи, размышлял о литературном мастерстве, успехе и киноиндустрии.

– Алексей Иванович, как, на ваш взгляд, молодому автору добиться литературного и жизненного успеха?

– Литературный и жизненный успех часто не совпадают. Порой совсем не совпадают. Если у меня что-то и получилось, то скорей не на ниве литературы, поскольку как писателя в нашей стране меня мало кто знает. Если под успехом понимать какие-то бытовые вещи, их я получил благодаря киносценариям. Чтобы стихами или прозой чего-то добиться, надо иметь работу. Литературой сегодня не проживешь. Настраивать себя на это не нужно.

И драматургией не проживешь. Все обычно пишется для себя, редко – по заказу театра. Повезет – поставят пьесу, а нет – так нет! Сейчас в России не больше десяти драматургов, которые живут на отчисления от постановок. Сам я начинал не как прозаик и не как сценарист, а как бард-надомник.

– Тем не менее имеете филологическое образование, в родном Саратове работали теле- и радиожурналистом.

– А потом написал несколько пьес. Передал их заведующей литературной частью Саратовского театра юного зрителя, которая была знакома с Виктором Сергеевичем Розовым. Отправила мои пьесы ему... С рекомендацией Розова они попали в Московский театр миниатюр. Но по трагической случайности в том театре пьесы поставлены не были: главный режиссер Дунаев умер. Однако через какое-то время по пьесе «Любил, люблю, буду любить» вышел спектакль в Ярославском ТЮЗе. И пошло...

– И как же случился ваш переход из журналистов в драматурги?

– Что-то совпало. На свою первую пьесу «Любил, люблю, буду любить» я не смотрел как на литературный текст. Она была опубликована через 20 лет после написания: недавно в издательстве «Время» вышел мой том под названием «ЗЖЛ (Замечательная жизнь людей)». Вообще с пьесами у меня отношения сложные: пишу одну новую, выбрасываю две старые. Как-то разлюбливаю их.

Думаю, иногда не написать что-то более важно, чем написать. Всерьез горжусь многими ненаписанными пьесами, рассказами, романами. Мог бы и даже хотел, но – удержался. Молодец!

Почему – пьесы? Не знаю! Почему начинаешь писать диалогами?! А я вдруг стал кропать маленькие сценки. Это случилось само, неожиданно. Как у кого-то в рифму получается, так я начал понимать, что у меня внутри какие-то люди собираются, толкутся и бесконечно между собой разговаривают. Стал это выплескивать на бумагу.

В то время я служил на Саратовском радио. Мое рабочее место находилось в одной комнате с начальницей. Каждый вечер должен был сдавать ей текст новой передачи. Она постоянно видела, что я делаю. Так вот, до обеда составлял требуемый текст, после обеда – сочинял для души. И суровая начальница ни о чем не догадывалась.

Один умный критик заметил, что драматургия – искусственный жанр. Так не бывает: персонаж – слева, слова – справа. А мне кажется, драматургия – один из самых естественных жанров. Даже самый естественный! Первобытнообщинный и даже доисторический.

Поясню. Вот молодой охотник. Вождь послал его убить кабана, допустим. Идет юноша насчет кабана и видит девушку. И он уже прикалывается, как сейчас выражаются, не на счет кабана, а на счет девушки. Кабана не достал. Вечер. Возвращается. И думает: «Вождь скажет то-то, то-то и то-то. (Ты почему, такой-сякой?!) А я скажу: ногу подвернул, да то, да се». То есть выстраивает внутренний диалог, пьесу пишет: вождь – я, вождь – я.

Драматургия для человеческой природы естественна. Прежде чем прийти к другим людям и что-то сделать, мы выстраиваем внутренние диалоги. Каждый из нас постоянно «пишет пьесы», по десять штук на дню.

– Откуда берете идеи?

– Иногда – придумываю. Хотя мне очень нравятся сюжеты и ходы, избитые просто в усмерть! Обожаю их реанимировать: вдохнуть жизнь, а потом посмотреть с новой точки зрения. К примеру, в романе «Синдром Феникса»: герой теряет память. Почему я взял эту тему? Увидел в ней нераскрытые возможности. Дело не в том, что человек четыре раза теряет память и четыре раза возрождается заново. Интересно вспомнить себя самого в прошлом. Даже не просто вспомнить, а собрать по кусочкам. И обнаружить, что вспомнившим свое прошлое герой себе менее интересен, чем теперешний. А потом в романе ведь главное – любовь. К «Синдрому Феникса» даже что-то типа слогана создал: наша память там, где наша любовь.

Трепетно люблю героиню романа Татьяну, хотя некоторые литературные критики обвиняют ее в излишней правильности. Ну, очень мне нравится извечное желание женщины сделать из мужчины человека. Но не наперекор ему, желательно. А используя его собственный потенциал. По-моему – замечательно! Повторяется знаменитый миф о Пигмалионе и Галатее. Только Пигмалион – женщина. У «Галатеи» то рука отвалится, то ухо, то нос. Но Татьяна-Пигмалион упорно трудится.

– У актеров бывает, что они не могут выйти из роли. А с вами случается, что не удается выйти из атмосферы произведения?

– Мне не нужно из нее выходить. Ведь роман писать (все-таки главное для меня – проза) – это не процесс, а состояние. Состояние, в котором пребываешь все время: спишь ли, ешь ли, ходишь ли. В настоящее время я пишу роман. С вами говорю, а он у меня внутри.

Кроме того, я, наверное, как те деревенские бабы, у которых было по 18 детей: не успею родить, как опять беременею. Много замыслов. И привычка переключаться. Если правильно организовать жизнь, можно успеть если не все, то многое. Иногда в голове у меня одновременно живут и роман, и сценарий, а это совсем другая стилистика, и состояние совсем иное. И пьеса шевелится: уже какие-то герои заговорили. Наверное, в моем черепе несколько отсеков. Каждый работает. Чем мы хуже компьютера?! Любой компьютер менее совершенен, чем человеческая голова, а способен выполнять 5–10 операций сразу.

– Как думаете, что в художественном произведении главнее – форма или содержание?

– Говоря о содержании книги, важно выкристаллизовать тему, сюжет, а также авторские идеи. Последние, на мой взгляд, особенно важны. Например, с какими мыслями я работал над сценарием фильма «Ирония судьбы. Продолжение»? Мне было интересно посмотреть, существуют ли сегодня иррациональные отношения.

У девушки есть жених. У жениха – «Тойота Камри». А она влюбилась в какого-то придурка. Похожая ситуация случилась и с ее матерью. Значит, несмотря на наступление эпохи недоразвитого капитализма, любовь женщины не зависит от материального достатка мужчины.

– А почему вы развели старшую Надежду и Евгения?

– С технической точки зрения – чтобы написать продолжение. А с творческой – они ведь очень разные люди! В фильм не попал один эпизод. Когда Надежда садится в лифт с приехавшим за сыном Евгением. Они подъезжают – она нажимает на кнопку первого этажа. Он – на кнопку четвертого. И так они катаются несколько раз. Она не хочет пускать его в то пространство, боится: вот сейчас он войдет – и все будет, как тогда. И хочет, и боится.

В лифте герои ведут диалог. Она говорит: «Понимаешь, Лукашин, ты – фантом! Ты существуешь только 31 декабря с веником под мышкой. А после этого тебя нет. Я прожила с тобой месяц, и поняла, что ты исчез: сдулся, как воздушный шарик!»

И, мне кажется, здесь – глубокая и печальная правда. Поскольку Лукашин из того фильма принадлежит к сорту людей, которых достаточно много. Праздник – гитару в зубы, шум, фонтан, смелость. Начальника обругал. Женщине сказал всю правду, то есть оскорбил... А потом пришло 1 января – с начальником помирился, женщине наврал, это ее устроило вполне.

Может, продюсеры были правы, когда решили смягчить эту тему. Новогодний праздник – не время подробно выяснять отношения. Но мне самому было важно понять, что я ничего не выдумал, все так и есть.

Итак, о чем мы говорили до обсуждения «Иронии судьбы»? О форме и содержании произведения. Что главнее? Авторские идеи очень важны. Но если ты не находишь достаточно яркой художественной формы, над которой писатели порой бьются месяцами и годами, все равно ничего не выйдет.

Убежден, есть много людей с объемом черепной коробки и количеством интересных идей не меньшим, чем у Чехова или у Льва Толстого. Но когда дело доходит до бумаги, пишущей машинки или компьютера, что-то происходит. На уровне слова. Кому-то удается интересно передать свои мысли читателям, кому-то – нет.

У меня не получается так, как у Толстого – жаль! Очень хотелось бы! Есть, куда двигаться, расти, мечтать – и так далее. А у кого-то не получается даже как у меня. В общем, форма высказывания значима чрезвычайно. При оценке произведения она оказывается решающей. Вот и получается, единство формы и содержания отменить нельзя!

– Почему вы перешли от пьес к сценариям?

– Я перешел не только от пьес. Опыт прозы к тому времени тоже сложился большой. Были книги. Но наступил период, когда боишься повториться. Написать «еще одну книгу», «еще одну пьесу». Просто еще одну. Не другую. При таком состоянии теряется ощущение качественного продвижения. Ведь количество иногда переходит в качество, а иногда – нет.

Кино я всегда интересовался, поэтому начал делать сценарии. В стол. Как писал когда-то пьесы или прозаические вещи. В столе сценарии валялись, ждали своего часа. Потом мне позвонили из Питера. Режиссер Нийоле Адоменайте и ее муж оператор и режиссер Дмитрий Долинин. Оказывается, супруги прочитали мою книгу «Анкета». Они спросили, не хочу ли я сделать из нее сценарий. И вообще – есть ли опыт сценарной работы. Я ответил: есть! Поехал знакомиться.

По той книге я сценария не написал. Но они сказали:

– Ты знаешь, сейчас сериалы идут. Ну, такие какие-то... (Тогда самой популярной киношной тематикой был криминал. Пиф-паф – ой-ей-ей!) – Чего-то другого хочется! Возьмешься попробовать?

Отвечаю: – Ну, сериалы, телевидение... Это, наверное, неинтересно...

Они возражают: – Важно – как! Можно и на телевидении что-то путное сделать.

И я стал пробовать. Писал сериал, как пьесу. Но пьесу длинную. В несколько серий. Очень сложными путями сериал попал на Первый канал. Мне говорят, что это им не нравится. А нет ли у вас других замыслов? Говорю – есть. А пришлите что-нибудь по электронной почте. Это был 1999 год. Я тогда еще жил в Саратове. Прислал несколько заявок. Одна из них называлась «Остановка по требованию». Все.

Они сказали – давайте, пишите.

Приехал в Москву. Меня поселили в гостинице «Останкинская». Не знаю, какая она сейчас. Тогда была ужасная. Жили там одни вьетнамцы и корейцы. Они кушают вареные водоросли, которыми везде пахнет. Очень специфический запах! Просидел в «Останкинской» три месяца. Сначала писал на машинке. Потом освоил первый ноутбук. И начался сериальный период жизни.

Вторым моим сериалом стал «Пятый угол». ...Затем появился «Участок», где я приблизился к кино. Легко заметить, эта вещь состоит из маленьких фильмов.

Потом смотрю – да что ж такое происходит с телевидением? Совсем не то, что мне надо. И я с сериалов потихонечку начал съезжать, приближаться к кино. Тут поступило предложение насчет «Иронии судьбы». Оно не казалось каким-то заманчивым, но я его принял. Сейчас вышли DVD диски с фильмом, там есть что-то вроде интервью со мной, в котором я объясняю, почему.

Кино как жанр чем мне не нравится? Тем, что это искусство довольно грубое. И не всегда позволяющее разрабатывать индивидуальности персонажей. Главное, что от персонажа требуется, – узнаваемость. Ираклий в исполнении Безрукова узнаваем. Хабенский – тоже узнаваем. Его Костя очень на папу похож. Лиза Боярская похожа на всех скромных положительных девушек сразу. И ни на кого в отдельности.

Выручает то, что я занимаюсь и другим кино, которое пока не дошло до экранов. Я заработал авторитет, создав одни сценарии, теперь мне доверили писать другие, по своим собственным произведениям. По книгам «Первое второе пришествие», «Я – не я» и «Висельник» есть сценарии. Четырехсерийный фильм «Я – не я» уже снят. У «Первого второго пришествия» съемочный период в разгаре. Съемки «Висельника» должны скоро начаться.

– Почему стало модно отуплять зрителя и читателя?

– Это не модно, а выгодно.

– Если выгодно, неужели мы такие тупые?

– А такие, как вы, им и не нужны – имею в виду людей со вкусом, с образованием.

– Вот «Самый лучший фильм» – это же ужас!

– А почему вы знаете, что это – ужас?! Вам про это и знать не надо, и ходить не надо.

Мне один умный человек из киношного мира объяснил. Киношники учитывают интересную особенность человеческой психологии. Вот появляется плохой фильм. Очень плохой фильм! Так вместо того, чтобы услышать об этом и не пойти, некоторые идут, чтобы самостоятельно убедиться, такое ли это дерьмо, как говорят.

– В результате сборы ...

– Да, потому, что это к тому же должно быть ВЫДАЮЩЕЕСЯ дерьмо! Классик сказал: люди ленивы и нелюбопытны. Мне кажется, он ошибся: люди ленивы, но любопытны! Вот на нашем-то любопытстве массмедиа, как правило, играют!

Я прекрасно понимаю, что, к примеру, в успешном проекте «Ирония судьбы. Продолжение», к которому я имел прикосновение, процентов семьдесят зрительского интереса основано на элементарном любопытстве: прийти посмотреть, что стало с Брыльской, что стало с Яковлевым. Как они сейчас выглядят. Я особо не обольщаюсь насчет художественных достоинств. Кино как кино – ничего сверхъестественного.

Основное достоинство фильма в иной сфере – фильм достаточно адекватно отразил состояние современного общества. Он показывает, какие сейчас люди, какие отношения. И какие фильмы сейчас снимают.

– Можно ли сказать, что книга – вещь авторская, а фильм или сериал сегодня больше ассоциируются с продуктом потребления, нежели с искусством?

– Думаю, да. В сценариях автора видно меньше, и продюсеры очень стараются, чтобы его там не было заметно вовсе. Успешный массовый продукт, как они считают, должен быть в определенном смысле безымянный. Создаются бренды, тренды и всякая прочая ерунда, касающаяся НЕ автора, а фирмы. К примеру, пиарят не мастера-технолога Петрову Любовь Васильевну, создавшую замечательный сорт колбасы, а завод, который колбасу выпускает. Пиарится продукт, пиарится производитель. Авторов в массмедиа не любят, они там не нужны. Мешают усреднению массовой продукции.

Поэтому в сценариях авторская стилистика порою куда-то исчезает. Я ОЧЕНЬ стараюсь ее держать. И в «Участке», и в «Остановке по требованию» старался держать хотя бы интонацию.

– Есть у вас любимые авторы?

– Есть, слава Богу, и много! Ну, во-первых, классики. Это и Толстой, и Чехов, и Достоевский. Хотя, нет, Чехов уже не очень. Сложные у меня с ним сейчас отношения... Пушкин. Причем недавно я к нему заново вернулся.

Из современных – тоже многие, слава Богу! Из поэтов – Тимур Кибиров, с которым мы приятельствуем. Андрей Дмитриев, прозаик. Марина Вишневецкая интересна мне. С любопытством Пелевина почитываю. В общем, стараюсь следить.

К началу ^