Номер 02, 2008

Михаил Веллер: все-таки доплыл

Старший, сильно старший брат – явление особое. Только повзрослев, осознаешь его участие в твоей жизни. Как ценимы минуты, когда он вдруг снисходил до разговора. И резко обрывал его, если я была поймана (почти всегда) на том, что чего-то не знала, не читала. «Как? – обрушивался он. – Ты даже не слышала?.. Да что ты тогда есть?» Оставалось провалиться на месте. И скорее искать, доставать, с благодарностью вгрызаться в то, что «в школе не проходят».

Это не было разумным, методическим – по эпохам, по течениям, по странам – чтением. Книги, прочитанные с подачи брата, стали чем-то вроде пароля, по отклику на который находила близких по духу людей. Так до сих пор они для меня и остались – вне времени, вне течений, сами по себе. Особенно книги Михаила Веллера.

Потому что Михаил Веллер и сам такой – вне всего и сам по себе, за что бы он ни брался. Рассказы, повести, публицистика, романы, исторические, философские, литературные изыскания, даже интервью – все это узнаваемое и только веллеровское – едкое, колючее, желчное, порой жестокое, порой откровенно злое.

Он часто не вызывает симпатии. Он режет по живому, рубит, пилит, пригвождает. Ему по большому счету все равно, как его воспринимают. Он так устроен. Он выражает себя, и ему не важно, где и в какой форме. Если думаешь, что он – именно тот человек, который расскажет тебе, как надо жить, ты глубоко разочаруешься.

Потому что...

– Атос давал советы только тогда, когда его об этом просили. Он утверждал, что люди спрашивают советы лишь для того, чтобы им не следовать.Я даже представить себе не могу, чтобы в 20 лет нуждался в чьем-либо совете, терпел чье-то наставление.

Когда человеку 20, он должен быть уверен в себе. Должен твердо знать, чего хочет и как будет этого добиваться. Должен жить в ясном сознании того, что он – самый сильный, умный, удачливый и может то, на что не способен другой.

Если двадцатилетний спрашивает совета, то он – лузер, выражаясь американским языком, он – никчемушник, выражаясь по-русски, и сразу перестает быть интересным.

Совет, как жить, предполагает заведомую второсортность, заведомую недостаточную самооценку. Человек не смеет спрашивать, как ему жить.

Увидеть Веллера, окруженного молодыми авторами, «подающими надежды» – такое даже во сне не привидится. А все потому, что...

– В моей жизни было несколько опытов работы с начинающими писателями. Из этого не вышло ничего хорошего. Приведу один, но показательный пример. Я тогда заведовал отделом русской литературы в таллинском журнале «Радуга». Ко мне пришел семнадцатилетний парень и принес повесть. Типичная вещь начинающего. Там дрались какие-то парни, была какая-то любовь и какие-то преступления. Я сказал ему все, что мог. А в заключение – что он никому не должен верить. А верить только в себя и спрашивать свое внутреннее я, чего оно хочет. И если оно скажет ему: «Писать!», то писать.

Прошло время, он отслужил армию. Я уже не работал в редакции, но он нашел мой телефон и показал мне ту самую повесть, которую немного переписал. Я ему в других выражениях сказал то же самое, что и в первый раз. Прошли еще годы. И эта повесть в Таллине оказалась изданной отдельной книжкой, тиражом в 5 тысяч экземпляров, с реками крови на обложке и под названием «Таллинские палачи». Я подумал: «Ну, что ж, парень нашел себя».

Спустя еще несколько лет он позвонил мне и предложил соавторство. Он ощущал себя настоящим серьезным писателем. У него вышла книжка, ему обещали вторую. Театр посулил издать его пьесу. Он сказал, что мое умение владеть словом и его умение построить захватывающий сюжет могли бы нам помочь вдвоем написать могучую книгу. Я понял, что ни одно дело, ни доброе, ни злое, не остается безнаказанным, и я отделался звуками, полагающимся козе, – мычанием, меканьем, блеянием и так далее.

Насколько я знаю, он работает журналистом в русских газетах в Таллине, что совсем не хуже того, как если бы он работал докером. Правда, докеры больше зарабатывают, но в конце концов человек должен заниматься тем, чем ему нравится.

Из всего, что мне присылали, я ни разу не видел вещей, которые представляли интерес. Несколько раз видел вещи сильные с точки зрения изображаемого материала. Например, один детский врач, заведующий российской детской инфекционной клиникой, прислал мне книжечку своих рассказов. Литературно это – почти ничто. Но с точки зрения фактуры, материала, это сильно.

Вообще каждый человек, и Веллер здесь не исключение, судит по себе. Видимо, советы, как писать и что, ему были не нужны. Наоборот, мог других научить – нехотя, мимоходом. Хотя учить он никого не хотел, а рассказ «Гуру», который многие начинающие и молодые приняли за чистое откровение благодарного ученика, был написан совершенно с другой целью.

– Рассказ «Гуру» выдуман от начала до конца. Никогда не было и намека на такого человека, на такой опыт. Но возникла потребность довести до сведения редакторов, что я знаю, что такое короткая проза, знаю, как она делается. И если она не похожа на то фуфло, которое им приходит, то не потому, что не умею делать фуфло, просто не стану опускаться до расхожего трафарета.

Вот я и подумал: редактор прочтет рассказ «Гуру», увидит, какой я умный, образованный, познавший жизнь. Сначала положил его поверх стопки рассказов, которые посылал в очередной раз в очередной журнал. Я удостоился тут же хвалебной рецензии, необыкновенно лестного для меня письма из редакции. Остальные десять рассказов вернули, сказав, что они, к сожалению, пока страдают недостатками. Но – что характерно! – в Ленинграде сразу нашлись два человека, которые сказали, что это они были теми самыми гуру.

Я не нуждался ни в чьем мнении, потому что сейчас, когда мне шестидесятый год, хорошо помню, как писал эти рассказы. И думаю, что ни одна сволочь в истории мировой литературы не работала над своей короткой прозой столько, сколько работал я. Причем написать мог бы и за короткое время, после чего начал бы работать левой ногой, за один вечер, если длинный – за два дня. И редактор бы сказал, что это нормальный сюжет, поворот и так далее. Корпеть нужно было только мне самому – и никому больше. Мне нужно было, чтобы было сделано так, как это больше не делал никто и никогда.

До сих пор, когда я слышу фразы типа: «Ну, Веллер пишет хлестко» или «делает мускулистую фразу», – я слышу людей, которые даже не знают, что такое действительно работать, не понимают, как можно вынашивать фразу несколько недель, как можно потратить год жизни, внешне расслабленный, на написание нескольких рассказов.

Впрочем, на рецензии и отзывы Веллер не обращает внимания...

– Какое мне было дело до отзывов?! Я бы согласился на отзыв Бунина, когда тот жил в 1916 году в селе Васильевское и писал свои лучшие рассказы, такие, как «Легкое дыхание». Я почел бы за честь добрый отзыв Бабеля. Но из тех, кто был досягаем, мне никто и близко не был интересен.

Через несколько лет оказалось, что печататься я не могу, ибо все написанное – антисоветчина на уровне синтаксиса. Антисоветчина на уровне интонации фразы. Мне сказал один журналист за границей, что в 1983 году, когда он купил мою первую книгу «Хочу быть дворником», эти рассказы подтолкнули его к эмиграции. Я ему возразил, а он мне: «Там антисоветское в каждой запятой».

Видимо, поэтому не печатали, поэтому мне нужно было покровительство, и ничьего покровительства я не получил и близко. На дворе уже стояло начало 80-х годов, и каждый думал только о себе, и у каждого забот своих хватало.

Единственный человек, который хоть как-то хотел мне помочь, был Виктор Астафьев, но из этого ничего не получилось. И единственный человек, реально помогавший – эстонский писатель Тээт Каллас, за что я ему благодарен по гроб жизни. А отзывы о качестве того, что я пишу, меня не интересовали. Я полагал, что я все равно самый лучший. И сейчас так думаю.

Книга Михаила Веллера «Все о жизни» – литературно-философский трактат. С одной стороны – для тех, кто другие не читал и не будет, а с другой – для тех, кто и сам обо всем чуть-чуть догадывался, но сказать не мог.

– Как любой нормальный человек, я с отроческих лет стремился понять, как устроена жизнь, – несправедлива, но переделать ее ни у кого не получилось.

Когда тебе двадцать пять–двадцать восемь лет – эти мысли достают еще больше. Потому что есть много всего, что в тебе уже вызрело и рвется наружу. Писатель и есть тот человек, сквозь которого трансформируется жизнь из одной формы в другую. Потом потребность понять становится все ощутимее.

Во мне поселилась мысль написать книгу, где я изложу, как все устроено. К тридцати трем годам я составил себе эдакий проспект из восьми страниц всех проблем, типов вопросов, дежурных для каждого человека. Эти листочки склеил между собой и за края прикрепил на стенку за письменным столом. И стал думать, что пора бы все это изобразить. Тем более что запахло концом советской власти. Тем более что основную свою теорию мироздания, то есть основу философской концепции, уже напечатал много раз.

Для начала написал короткую повесть «Испытатели счастья», которая внешне была что-то вроде научно-молодежной. В ней изложил основную свою теорию. Затем – рассказ «Шаман», потом – «Приключение майора Звягина», где речь идет только об этой концепции, а тот студент, который учится на философском факультете и падает в воду, – служебный персонаж, нужный только для того, чтобы опять-таки изложить мою теорию.

В конце концов, в тридцать пять лет я издал эту книгу. Если бы мог, издал бы раньше.

Дальше, если ты не перестаешь думать, додумываешься еще до чего-то. Это новое отнюдь не отменяет старое, но дополняет. Поэтому через четыре года после «Все о жизни» у меня вышла «Кассандра» – фактически примечания. Сейчас я хотел бы выпустить еще одну книгу, касающуюся сугубо социального устройства.

Философия по Веллеру, история литературы по Веллеру, батька Махно по Веллеру – девятитомника вполне может хватить, чтобы удовлетворить среднюю потребность в околонаучных знаниях. Кажется, он паразитирует на своей конфликтности. Ан нет – он просто так видит.

– Если бы я мог, работал бы по двенадцать часов беспрерывно, без выходных, и был бы счастлив. Если еще восемь часов на сон, четыре часа – на все остальное, раз в десять дней – выходной, больше мне ничего не нужно. Увы, нервная система не тянет такое напряжение. Все равно, что гроссмейстер не может играть в шахматы на уровне чемпионатов по восемь часов в день пять дней в неделю.

Хочется и романов и рассказов, и публицистического и документального, и философского, и грустного и веселого, и авантюрного и тяжелого – и какого угодно. Поэтому каждый раз, когда что-то одно закончено, проводишь этакое тестирование готового материла. Из того, что у тебя есть и что сейчас наиболее просится наружу.

В данный момент у меня есть лекции и выступления, которые я наговорил в разных университетах, на выставках и встречах в разных городах мира. Я эти лекции расшифровал, начитал в студии для аудиокниги, чтобы можно было издать нормальную книгу. Это совершенно внутрикультурная, внутрилитературная книга. Она должна нормально слушаться и нормально читаться. Полагаю, что это все-таки нестандартная точка зрения и нестандартный взгляд на вещи, и должно быть интересно.

Можно подумать, что Веллер такой, потому что, как сказал бы почтальон Печкин, у него велосипеда долго не было. Однако сам он в этом вопросе проявляет удивительную мягкость. Ни каких «заслужил», «достоин» и прочее. Такой вот он – никогда не угадаешь следующий ход.

– Я всегда работал в полную силу. Это занятие интересное. С годами, понятно, сил становится меньше. С другой стороны, больше профессионализма и наработок.

Кроме того, есть такой эффект. Если когда-то в каком-то периоде ты что-то недоделал по не зависящим от тебя ограничениям, то есть часть твоей энергии оказалась нереализованной, то потом, когда многое время спустя эта возможность появилась, ты как будто работаешь и живешь за то, что не доработал и не дожил раньше. Это по-своему хорошая компенсация.

И все-таки часто думаю, что таким, как я, полагается часто стучать по дереву, сплевывать через левое плечо... Потому что тебе удалось дожить до состояния, когда твой издатель говорит тебе, своему любимому автору: «Давай, старик, давай!». Когда твоя книга выходит с макетом и обложкой, которые ты делал вместе с дизайнером, и никому в голову не приходит соваться в твой текст или в твое оформление. Через месяц книга выходит из типографии, причем издатель выпускает ее таким тиражом, каким только может.

И когда вдруг происходят удивительные вещи: книги, которые ты полагал абсолютно некоммерческими – с тиражом в 100–200 экземпляров – вдруг расходятся стотысячным тиражом, остается только благодарить судьбу. Значит: дожил, доплыл, донесло течением. Из моего поколения этого почти никто не может о себе сказать.

Дарья ЧАЛИКОВА

К началу ^