Журнал для честолюбцев
Издается с мая 1924 года
Студенческий меридиан |
|
|
Рубрики журнала
40 фактов
alma mater
vip-лекция
абитура
адреналин
азбука для двоих
актуально
актуальный разговор
акулы бизнеса
акция
анекдоты
афиша
беседа с ректором
беседы о поэзии
благотворительность
боди-арт
версия
вечно молодая античность
взгляд в будущее
вопрос на засыпку
встреча
вузы online
галерея
главная тема
год молодежи
год семьи
гражданская смена
гранты
дата
дебют
девушка с обложки
день влюбленных
диалог поколений
для контроля толпы
добрые вести
естественный отбор
живая классика
загадка остается загадкой
закон о молодежи
звезда
звезды
здоровье
идеал
инженер года
инициатива
интернет-бум
инфо
инфонаука
история рока
каникулы
коллеги
компакт-обзор
конкурс
конспекты
контакты
креатив
криминальные истории
ликбез
литературная кухня
личность
личность в истории
личный опыт
любовь и муза
любопытно
мастер-класс
место встречи
многоликая россия
мой учитель
молодая семья
молодая, да ранняя
молодежный проект
молодой, да ранний
молодые, да ранние
монолог
музей
на заметку
на заметку абитуриенту
на злобу дня
нарочно не придумаешь
научные сферы
наш сериал: за кулисами разведки
наша музыка
наши публикации
наши учителя
новости онлайн
новости рока
новые альбомы
новый год
НТТМ-2012
обложка
общество равных возможностей
отстояли москву
официально
память
педотряд
перекличка фестивалей
письма о главном
поп-корнер
портрет
посвящение в студенты
посмотри
постер
поступок
поход в театр
поэзия
праздник
практика
практикум
пресс-тур
приключения
проблема
прогулки по москве
проза
профи
психологический практикум
публицистика
путешествие
рассказ
рассказики
резонанс
репортаж
рсм-фестиваль
с наступающим!
салон
самоуправление
сенсация
след в жизни
со всего света
событие
советы первокурснику
содержание номера
социум
социум
спешите учиться
спорт
стань лидером
страна читателей
страницы жизни
стройотряд
студотряд
судьба
театр художника
техно
традиции
тропинка
тропинка в прошлое
тусовка
увлечение
уроки выживания
фестос
фильмоскоп
фитнес
фотокласс
фоторепортаж
хранители
чарт-топпер
что новенького?
шаг в будущее
экскурс
экспедиция
эксперимент
экспо-наука 2003
экстрим
электронная москва
электронный мир
юбилей
юридическая консультация
юридический практикум
язык нашего единства
От редакции
Выпуском журнала занимался коллектив журналистов, литераторов, художников, фотографов. Мы готовим рассказ о коллегах и об их ярких, заметных публикациях. А сейчас назову тех, кто оформлял СтМ с 1990-х до 2013-го. Большая часть обложек и фоторепортажей – творческая работа Игоря Яковлева. Наши партнеры
|
Номер 05, 2007Ответы Дмитрия Быкова на вопросы «Ст.М»:Дмитрий Быков – человек-жанрПредполагалось, что интервью с журналистом, писателем и телеведущим Дмитрием Быковым будет посвящено его ЖЗЛовскому «Пастернаку», премированному «Большой книгой» и обсуждаемому в литературной тусовке. Крупная форма – не просто 900-страничный литературный труд, а настоящее научное исследование. Увесистость и весомость быковской литературы – вообще фирменный знак автора. И на графоманию не покиваешь, когда первая большая во всех смыслах книжная награда достается именно ему. Остается только списать плодовитость и успешность автора на фантастическую работоспособность: Дмитрию удается выдавать в год по два крупных прозаических куска, мотаться по командировкам, осваивать на страницах нескольких изданий любые темы – от критики псевдоисторических телесериалов до анализа политических назначений, отзываться на актуальные события стихотворными сатирами, периодически мелькать в ящике и много чего еще успевать. Вот только про «Пастернака» Быков говорить не захотел, сославшись на то, что более поздняя вещь – «ЖД» – ему милей. Ну что ж – посмотрим. «ЖД» – тоже глыба подстать автору. Его главный роман, его «Живые Души». Читателю предлагается на выбор любая интерпретация – от «Жирного Димы» до «Живаго-Доктора». Для себя я выбрала «Железную Дорогу» – в книге это что-то вроде российской кольцевой – и ездила по ней пару недель от звонка до звонка автору, который методично отодвигал интервью все дальше и дальше. Сюжет «ЖД» зиждется на непримиримость варягов, потомков древнего северного племени, когда-то пришедшего на Русь, и хазар, выходцев из Хазарского Каганата. На всем протяжении истории России до того фантастического рубежа – генерального сражения, которое назначено автором на десятые годы XXI столетия, их вражда не прекращается, принимая из века в век новые формы. Каждый народ считает русскую территорию своей, не зная, что сменами времен года, дождями, снегами и ветрами на самом деле управляет настоящее коренное население. Пусть и рассеянное по городам в виде бродяг, а по деревням в облике туповатых Рякиных и Стрешеных. В финале персонажи-странники «ЖД» достигают конечных точек долгого – почти 700-страничного – пути. «Моисей» коренного русского населения Волохов растерял по деревням и селам весь свой отряд, водимый по кругу четыре года, и добрался к любимой хазарке Женьке. Туземка Аша и беглый губернатор из варягов Бороздин родили-таки ребенка – правда, не антихриста, которому суждено было стать предвестником конца света, а вполне обычного беззубого младенца. Поэт и вояка Громов встретил девочку Аньку, вызвавшуюся оберегать по пути из Дегунино в Жадруново (из Ж в Д, или наоборот, следует вся книга) беспомощного волхва Василия Ивановича. Двойной агент Гуров-Гурион, осторожный и предусмотрительный, так и не воплотил план варяго-хазарского истребления изнутри. А чудесный газ флогистон, доселе имевшийся лишь за границами России, наконец-то вышел на ее поверхность огромным пузырем. Обещал-обещал Быков конец света. Но не случилось. И снова все по кругу: варяги воюют с хазарами, а коренные жители «васьки» да «машки» холят вечно плодоносящую яблоньку и бесперебойно пекущую печку и кормят своих угнетателей. Я хотела спросить автора, когда же кончится это верчение? И почему замкнутый круг не отважился разорвать даже такой правдоруб и нонконформист? Но Быков, как обычно, «закрутился». И интервью перенес в виртуальный режим. Пока Дмитрий отвечал на вопросы, засланные на его электронный адрес, я успела изучить еще одну его книгу – «Эвакуатор». И насторожилась: где-то это уже было... Снова все по кругу: взрывы, террор, и даже на другой планете не спастись от ненависти и непонимания. И вроде роман-катастрофа, а с другой стороны – сплошные философствования о «чужой земле». Инопланетянин Игорь – прямо как хазар или варяг в «ЖД» – доказывает своей возлюбленной Катьке, что на Земле, задыхающейся под обломками взорванных террористами домов и торговых центров, человеку не будет жизни. Потому что – мне даже показалось, что я перепутала книги! – все живут на чужой земле. Даже характеры у положительных героев в «Эвакуаторе» и в «ЖД» совершенно одинаковые: как все смелые люди, они боятся только после опасности. Еще одна слабость Быкова – изобретать новые языки: и коренные жители в «ЖД» говорят на своем закругленно-окающем наречии, и инопланетянин Игорь общается с соплеменниками на сплошных Ы и У. Как бы ни называл Быков героев – Велехов или Волохов, Катька, Женька и т.д., – какие бы словесные узоры ни плел, а просвечивает через них все равно сам. Воистину: о ком бы ни говорил человек, он всегда говорит о себе (даже в «Пастернаке»). Много, сочно, местами злобно, иногда смеясь, а порой плача. По-быковски, одним словом. Недаром Дмитрий Быков не отделяет журналистику от литературы. Идеи, которые он высказывает в статьях и поэтических сатирах, свободно перетекают и в книги. И наоборот. А между книгами кочуют и того проще. Впрочем, автор этого и не скрывает. Удивило, что столь популярный – просто нарасхват – современный автор при всей своей ироничности и некотором снобизме в отношениях с миром сподобился принять вызов «К барьеру!» в одном из недавних вечерних телеэфиров ничуть не менее ироничного Владимира Соловьева. Удивило, потому что ему предстоял поединок всего-навсего с Валдисом Пельшем – фигурой, никак не сопоставимой с личностью моего визави, пожелавшего остаться вне поля нашего живого общения. А теледуэль он выиграть, по большому счету, не сумел. – Литература, которая вас формировала в детстве? – Самая разная. Я читал обычные детские книжки, их много тогда было. «Это моя школа» Елены Ильиной – как я теперь понимаю, очень интересное пособие по невротизации советских детей, уникальный документ эпохи. Страшный реалистический роман о непрерывном насилии над ребенком – чего автор не понимал, конечно. «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, вся трилогия. «Карлсон», само собой. Я даже сочинил как-то его продолжение, где Малышу уже семнадцать лет и они с Карлсоном летают по бабам. Самыми любимыми моими прозаиками были тогда Сусанна Георгиевская, которую помнят немногие настоящие читатели, и Галина Демыкина, тоже немногими вспоминаемая (песни Демыкиной я тоже любил крайне). Роман Георгиевской «Отец» кажется мне шедевром и теперь, и вообще она замечательный автор, очень взрывной. Она покончила с собой лет в 55, я потом узнал, что у нее была скрытая душевная болезнь, – и в книгах это чувствуется, гаршинское, нервное, мучительное начало (Гаршина я тоже много читал лет с девяти). У Демыкиной я особенно любил «Чучу», да и вся книжка «Как тесен мир» исключительного качества. В одиннадцать лет я за день прочел «Карьеру Ругонов» и с той поры влюбился в Золя навеки. Это с подачи матери, он у нее из всех французов любимый автор. Примерно тогда же начался Мопассан. Когда я в те же одиннадцать лет более-менее начал читать по-английски, опять же за день прочел «Портрет Дориана Грея» и отчетливо помню, как в комнате темнеет, а мне страшно встать с кресла и зажечь свет, чтобы дочитать двадцатую главу. Потом – Трумен Капоте, «The Grass Harp», самая моя любимая англоязычная книга по сей день. Еще я очень любил всякое страшное – «Орля», «Клару Милич», Гофмана, «Собаку Баскервилей», Стругацких. И Окуджаву, до чрезвычайности. Из поэтов – Антокольского, в особенности драматическую поэму «Франсуа Вийон», которую наизусть помню и сегодня. Но самой любимой из всех любимых была и осталась «Легенда об Уленшпигеле» в гениальном переводе Горнфельда (любимовский гораздо хуже). Лучше де Костера не было писателя в Европе. Какой бред, что у нас до сих пор не издано «Свадебное путешествие» – его последний роман! Даже собрания сочинений нет, а ведь «Легенда» – лучшая европейская книга девятнадцатого века, в ней есть все, включая очень смелую христианскую метафизику. Нидерландской революцией я тогда бредил, и мать притащила мне блестящий роман Константина Сергиенко «Кеес – адмирал тюльпанов». Знаю эту вещь практически наизусть, как и всего Сергиенко. Вот был великий писатель, того же класса, что и его близкий друг Юрий Коваль. Знают его, к сожалению, единицы. Лет в двенадцать я прочел «Лестницу» Александра Житинского и с той поры сразу понял, как я хотел бы писать. Так, конечно, не научился, но вектор был задан правильно. – Как, будучи человеком одаренным во всех областях (все-таки школу закончили с золотой медалью), прибились к журналистам? Альтернатива этой профессии была? –У меня никогда не было универсальной одаренности. Я что-то понимаю только в литературе и мечтал преподавать ее в школе, как и мать. И занимался этим некоторое время. Моя бы воля – занимался бы до сих пор. Но так получилось, что я поступил в школу юного журналиста при МГУ – просто потому, что это была такая литстудия, интересное место, для Москвы 1982 года знаковое. Потом как-то само пошло – нельзя же уйти с журфака, побывав там хоть раз. Притяжение очень сильное. Еще мне нравилось ездить, смотреть новые места, самостоятельность всякая нравилась – я по командировкам летаю лет с шестнадцати. В общем, профессия оптимальная, и то, что она подобрана более или менее случайно, только подтверждает ее оптимальность. Кстати, я и не вижу принципиальной разницы между литературой и журналистикой. – Журналист способен манипулировать общественным мнением? Писателю это удается легче? – Вот уж не знаю. Не верю в способность чем-либо манипулировать вообще. Думаю, максимум того, на что способен журналист или писатель, – угадать тенденцию и войти с нею в резонанс. Иногда, впрочем, если тенденция ужасна, – тем более важно вовремя ее уловить и попытаться либо остановить, либо на собственном примере продемонстрировать, насколько она отвратительна. Иногда нужно раздразнить гусей прежде, чем они обнаглеют окончательно и начнут щипать всех подряд. А манипулирование... Человек верит только в то, во что хочет верить. А узнать – только то, что и так подсознательно знает. – Журналистика плавно перетекла в писательство или был какой-то переломный момент в жизни, после которого обратились к литературе? – Никакой разницы между хорошей литературой и хорошей журналистикой нет. – Вы начали писать, будучи узнаваемым. Если бы не были «лицом из ящика», литературная карьера выстраивалась бы труднее или, наоборот, Быкова-писателя не обвиняли бы в попсовости? – Я начал писать в шесть лет. Печататься – в четырнадцать. Какая тогда была узнаваемость? Меня после возвращения из армии – с 1989 года – довольно быстро стали знать как автора «Собеседника», потом «Огонька», потом в этом качестве позвали в «Пресс-клуб», и только после этого узнают на улице. А «Времечко» началось, когда уже было написано «Оправдание». Наверное, сейчас «лицо из ящика» как-то способствует продаваемости, но думаю, книга вроде «ЖД» вполне способна раскупиться и сама по себе. В литературе, в журналистике и в телевизоре я более или менее работаю в одном жанре – в жанре «Быков». Это толстый (в книжном смысле тоже), громкий, многословный, смешливый, нервный, книжный человек, одержимый завиральными историософскими идеями и пытающийся расширить границы общественной терпимости. В этом смысле мои книги на меня похожи, да и стихи тоже. А в попсовости меня сроду никто не обвинял. Все больше в заумности. – Считается, что человек берется за перо, чтобы сказать что-то новое. Вы же говорите, что пишете книги, чтобы избавиться от комплексов и страхов. От чего вас последовательно избавляли ваши романы (в том числе и книжка для детей)? – Я много раз повторял это. «Оправдание» – попытка избавиться от имперского комплекса, «Орфография» – борьба с комплексом либеральным, хотя не только. Не забывайте, что я писал ее во время расправы с НТВ, никому в этой ситуации особо не сочувствуя и пытаясь хоть себе объяснить, в чем тут ловушка и чем это всегда кончается. «Эвакуатор» – борьба с собственной паникой по поводу террора, это написано за два послебесланских месяца. «ЖД» – попытка выдавить из себя варяга и хазара и посмотреть, что останется. А «В мире животиков» – вполне серьезная борьба с собственным ранним агностицизмом, увенчавшаяся в конце концов успехом. – Если верить предисловию к «ЖД», ваш главный роман уже написан («Я родился для того, чтобы написать эту книгу»). История создания книги? – Да, «ЖД» – главный и любимый роман, но это не значит, что у меня будет только одна главная книга. Та, которую я пишу сейчас, кажется мне даже более важной для меня самого. «ЖД» я придумывал лет десять, писал шесть, переписывал и правил несколько раз, заботясь не о политкорректности, а исключительно о точности и полноте высказывания. Меня не очень заботило, насколько это «правильный» роман. Это вообще скорее эпическая поэма по формальным признакам. Я ее писал, чтобы, так сказать, оставить за себя. И я знаю, что она действительно получилась, – потому что у меня не было задачи написать «хорошую» в обычном смысле книгу. У меня была задача написать то, что хочется. Начиналось это все с пьесы в стихах, лет в двадцать, – там были старик и девушка, бегущие от погони в некой абстрактной стране. Историю губернатора и Аши я выдумал после айтматовского «Тавра Кассандры» – мне показалось, что роман недокручен, что там надо было бы сочинить как раз историю немолодой пары, которая должна родить антихриста, а все об этом знают и им мешают, и когда в конце концов у них рождается антихрист – становится понятно, что этому миру так и надо. Потом, году в девяносто девятом, была придумана история Женьки и Волохова – я сочинил повесть «Коренное население». Потом, где-то в двухтысячном, – «Васьки». А потом это все как-то сошлось в один текст, где все четыре истории – в сущности, об одной паре, что и подчеркивается сходством имен и ситуаций. «Все влюбленные склонны к побегу», писал Окуджава. В каждой настоящей истории любви есть и военная тема, и бродяжничество, и обреченная страсть, и монтекко-капулетская вражда двух родов, – так что все герои «ЖД», что вполне ясно при внимательном чтении, суть отражения в разных зеркалах. А отражаемся мы с музой. – Нашла в Интернете любопытный отзыв о «ЖД»: «Вот и талантливый, удачливый конформист Быков ожесточился, повзрослел и пришел к «большим вопросам» нашего времени. Глядишь, и произойдет окончательное превращение Савла в Павла». Прокомментируйте его, пожалуйста. – Зачем? – Почему вопрос самоопределения в русской литературе – главный? Вы самоопределились еще до того, как задумали книгу, или в процесс написания «ЖД»? – Кто сказал, что вопрос самоопределения в литературе – главный? Главный вопрос в литературе, по-моему, – это как жить в мире, каков он есть, и спасти свою бессмертную душу. – Почему «ЖД» - самая неполиткорректная книга тысячелетия? Кто ее так определил? – Издательство «Вагриус». А быть самой неполиткорректной книгой тысячелетия, которому всего шесть лет от роду, нетрудно. – Бестселлерами книги рождаются или становятся? – Бестселлер – понятие специальное, к качеству оно прямого отношения не имеет. Одна и та же книга может быть никем не замечена при первом появлении, а год или век спустя приходит ее время, и на тебе – бестселлер. Бестселлер – то, что всем хочется прочесть в данный момент: может, это утешает читателя в его ничтожестве. Или позволяет на фоне автора чувствовать себя в шоколаде. Или отвечает на главный вопрос современности. Или позволяет забыть об этом вопросе. Для бестселлера нужно одно – полнота высказывания, манифестирование определенного типа героя или письма. Почему Минаев – автор бестселлера? Потому что он, как мидия – санитар моря – вобрал и воплотил в себе всю гнусность своего времени, своей эпохи и своей прослойки. Тоже подвиг, если вдуматься. – Как написать бестселлер? – С максимальной полнотой воплотить что-нибудь. Написать очень ярко выраженную мерзость или столь же ярко выраженную прелесть. Это всегда увлекательно. – Когда вы задумываете книгу, ваша основная цель? – Внушить читателю, что он не один такой. – «Пастернак» – едва ли не монография, нежели биография в чистом виде. Однако в ЖЗЛ она стала сенсацией. Почему, как вам кажется, одни книги в этой серии остаются незамеченными, другие становятся бестселлерами? Причина успеха в Борисе Пастернаке или в Дмитрии Быкове? – Да никакой сенсацией она не стала, просто была доказана возможность писать биографию поэта не с партийных или клановых позиций. А бестселлером становится то, что помогает читателю разобраться в себе, расставить по местам какие-то понятия, ликвидировать собственную внутреннюю смуту, – а то сегодня очень многие люди живут с желе, со студнем внутри. Это мучительное ощущение. Вот когда книга помогает всему этому как-то кристаллизоваться, называет вещи своими именами – тогда ЖЗЛ становится самой покупаемой серией. Так, например, вышло с книгой Шкловского о Толстом в свое время. Потом – с книгой Селезнева о Достоевском. Теперь, думаю, выйдет с книгой Сараскиной о Солженицыне. – Как выбрать героя для успешной книги? – Если автор с самого начала по-менеджерски просчитывает параметры успеха, скорее всего, книга не будет даже закончена. Книжку написать очень трудно, это большая работа, в том числе и физическая. Тут надо вдохновляться великой идеей – другие стимулы не работают. – Вы не боитесь напугать читателя объемами книг? – Слава Богу, толщина ассоциируется в мире с надежностью и изобилием. Это помогает толстым людям и толстым книгам. – Кто ваши соперники в литературе? Кому завидуете? – Не завидую никому, потому что более или менее представляю, чем человек платит за ту или иную способность. Скажем, я хотел бы писать, как Валерий Попов. Но никогда не смог бы жить, как он. Потом, восхищаюсь я обычно тем, что на меня не похоже. Обожаю Ксению Букшу и считаю ее главным писателем поколения двадцатилетних, но ни за что не хотел бы писать, как Букша. Лучший современный русский поэт – Михаил Щербаков, но это поэт, устроенный принципиально иначе. В общем, это как с женой. Я люблю жену больше всего на свете, но у нас с ней нет почти ничего общего – кроме какой-то одной болезненной тайной струнки, которая и оказывается в итоге главней всего. Все это не значит, что я хотел бы быть курносой черноволосой худой женщиной ростом в 165 см, родом из Новосибирска, хорошо рисующей, профессионально переводящей с английского, дважды рожавшей (вот это меня особенно отпугивает) и т.д. – Что в современной литературе вызывает у вас «интеллектуальную отрыжку»? – Никогда не испытывал ничего подобного. Отрыжка бывает, когда поешь чего-нибудь не того. А я в этом смысле очень разборчив. – На сегодняшний день вы можете назвать себя состоявшимся писателем? – Нет, конечно. А кто может? – Что для вас профессионализм? – Способность быстро и качественно сделать то, что надо. – Литературные премии для вас – это... – Премия Стругацких – серьезный критерий успеха и вдобавок повод встретиться с наиболее любимыми людьми, то есть с фантастами. Она вручается в очень красивой обстановке, после гениально разработанной церемонии, с путешествием по каналам, с шествием, со знаменами, с выпивкой... В общем, это лучшее литературное мероприятие, которое я вообще знаю. А остальные премии – повод встретиться с хорошими людьми. Ощущение удачи, как вы понимаете, приходит в других обстоятельствах. – У вас есть опыт работы в школе. Что он дал? Сегодня вы читаете лекции. О чем они, и кто ваши слушатели? – В Институте журналистики и литературного творчества я читал лекции года три, кажется. Тема была одна и та же – «Журналистское мастерство». Я пытался объяснить студентам, что должно быть в хорошем репортаже, увлекательном очерке и правильной радиопередаче. А опыт работы в школе – вообще счастливый, я в это время чувствовал, что делаю полезное дело. В журналистике у меня часто нет такой уверенности. Кстати, мои выпускники почти всегда хорошо пишут вступительные сочинения. Не знаю, какой я журналист, но словесник я потомственный и неплохой. – За что себя уважаете и какие черты в себе не любите? – Не люблю ипохондрию, раздражительность, мнительность – но без всего этого не бывает литературы. Нужно научиться относиться к себе, как к инструменту. Скажем, топор: он и тяжелый, и опасный, и, может быть, не очень эстетически привлекательный. Но другим не расколешь бревна. – Кто ваш читатель? – Не знаю. Знаю только, что люди, тупо уверенные в своем совершенстве, меня не читают – им скучно. Наверное, мой читатель – человек, непрерывно ищущий оправданий собственного существования. – Для кого вы пишете книги? – У меня, знаете, есть такая формула – «Жить надо так, чтобы Богу было интересно». – Соответствует ли реальный читатель идеальному? – В общем, да. – К писателям какого направления вы себя относите? – Хочется думать, что к христианским. Анастасия БЕЛЯКОВА
|
|
© При использовании авторских материалов, опубликованных на сайте, ссылка на www.stm.ru обязательна
|