Номер 08, 2006

Таежный Наполеон

Пока наш рассказчик обдумывает и обрабатывает впечатления, вынесенные из путешествия по тайге (намек на это смотри в № 7), представляем читателям еще одну быль из жизни старателей.

Со стародавних времен, то есть с той поры, как в сибирской тайге нашли большое золото, многими сотнями людей овладела золотая лихорадка. Побросав свои, даже прибыльные дела, многие кинулись в тайгу, где, по слухам, золото гребли лопатами. Конечно, далеко не для каждого эти искания обернулись фартом. Как говорится, пошли по шерсть, а вернулись стрижены – то есть вместо богатства сказочного поимели одни долги да убытки.

Только речь не о них, речь об удачливых. Одну из таких историй привезли наши путешественники из скитаний по сибирской тайге. Рассказывают про Гаврилу Машарова – вот уж кому удача кидалась под ноги!

Лошадь его копытом на горной речушке лед проломит, он глянет в пролом – там под быстрой хрустальной водой на дне самородок, как яичный желток, светится. По галечнику вдоль ручья шагает, о булыжник споткнется, а вовсе это и не булыжник, а кус золотой фунтов под дюжину весом. Землю рыть под столбы, на которые избу под зимовье ставить, принялись, Гаврила два-три раза лопатой землю копнул, и, глядь, уж эту землю с ладони на ладонь пересыпает, заскорузлыми пальцами крупные, как бусины, золотины одну за одной выуживает.

Открыл он россыпей за сто счетом. И один прииск богаче другого. Коренастый, плотно сбитый Гаврила все шел и шел без устали по тайге, не тратя даром ни дня, с неизменной трубкой в зубах. Столбил все новые и новые золотоносные участки впрок. Знал, что не один он охотник до большого золота, старался-спешил опередить соперников. На привалах на ночевках у костров, наспех поужинав, засыпал от усталости мгновенно, чтобы ни свет ни заря продолжить путь.

Азарт Великой Удачи и пудами прираставшее золото гнали его вперед. Удивительно ли, что пять лет спустя был Гаврила Машаров самым богатым в тайге золотопромышленником, миллионером. А еще спустя пять лет Гаврила обошел всех своих конкурентов, стал первым во всей необъятной тайге богатеем.

Удачливый добытчик позвал из города художника и велел ему выбить медаль из чистейшего самородного золота. Чтоб на ней его, первого в таежном крае богатея, портрет был, и чтоб надпись: «Гаврила Машаров – император всея тайги». Пожелание исполнили. Медаль на цепи с поясным портретом и с надписью, какую заказывал, выбили и доставили в тайгу. Красивая вышла медаль.

Носить, правда, ее постоянно, как хотел того Гаврила, невозможно было. Потому как весила медаль вместе с золотой цепью 20 фунтов, то есть пять килограммов. Кто добровольно согласится пятикилограммовый диск, будь он хоть трижды раззолотой, на груди таскать? Лишку Гаврила хватил. Да небольшая в этом беда. Вбил Гаврила в бревенчатую стену таежной избушки гвоздь покрепче и повесил медаль. Так повесил, чтоб все, кто в избушку входили, зрели, читали да на ус мотали, кто он теперь.

Императором всея тайги соперники Гаврилу Машарова не признали, зато дали ему прозвище «таежный Наполеон». Да Гаврила не больно-то и горевал, что главным таежным властителем его не признали, вновь ушел с головой в старательскую работу, новые золотые пуды быстро-быстро начал множить. В работе он и про медаль скоро забыл: изготовил-то ее больше не для славы, а так, для форсу.

Все бы ничего, когда бы одной медалью Гаврилы блажь и закруглилась. Только вдруг новая затея в голову Гавриле вошла. И тут уж куда как посерьезней медали всея тайги императора. Задумал Гаврила рядом с рубленой избушкой на заимке Покровской дом ставить. Дом – слабо сказано. Не дом, а хоромы! Такие, чтоб всякий, кто увидит, ахнул да тут же бы и присел от изумления.

Самолично Машаров план начертил. А на плане и дворец со стеклянными галереями, крытыми ходами и прочими барскими затеями, и оранжереи с ананасами и камелиями. Рядом церковь каменная семиглавая-златоглавая, на диво Томскому архиерею. И горбатый мост с резными перилами через речку, которую в межень перешагнуть, ног не замочив, нет труда. А чуть поодаль фабрика венецийского бархата, и училище, и еще много всякого.

Зачем дворец, кого учить, кому в семиглавом каменном храме молиться, оранжереи с диковинными цветами да фруктами для кого, в бархат кого облачать, если вокруг на пятьсот верст между Енисеем и Бирюсой безлюдная глухая тайга с медведями да непугаными птицами раскинулась,– это Гаврилу мало заботило. Выписал он из города архитектора да рабочих сто человек, и вовсю закипела работа. Дорогая-дорогущая. Каждый камень в храм да дворец уложенный чуть не такого же золотого камня в работе этой стоил.

Влетало все это в такую копеечку, что все вместе взятые Гаврилы Машарова прииски на затеянную стройку работали и расходов не покрывали. Пришлось Гавриле в прежние свои припасы-сбережения руку запустить. Его бы остановить, образумить. Только кому? Соперники, глядя на растущий в лесных дебрях дворец, подхваливали таежного Наполеона, взаймы на «благое и нужное дело» щедро деньгами ссужали.

Заодно и помощников Гаврилы Машарова подкупили, чтобы они пели своему хозяину в уши, будто новые прииски разведали-открыли да куда как пуще прежних богатые. С одного такого прииска половину золота взять, и то много, чтобы все долги погасить да задуманное Гаврилой достроить. А как кончится стройка – люди из всех земель к Покровской заимке потянутся вокруг Гаврило-Машаровского дворца строиться да селиться. Дороги без счета к Покровской заимке стекутся, город огромный вырастет. Гавриле бы поехать да проверить, что там за волшебные прииски сыскались, где самородки в песке драгоценном купаются. Да не хотел оставлять стройки затеянной, на слово верил, так складно и сладко звучало, а сквозь пелену в глазах город грезился.

Пелена с глаз спала у Гаврилы Машарова, сон разума ушел, когда за долги соперники все его прииски подчистую у него отняли, а самого его, вволю посмеявшись над ним и над его дремучей глупостью, в его же недостроенных хоромах и упрятали-заперли. До той поры должен был Гаврила сидеть, пока не приедет из губернии исполнительный пристав и не перепишет все права Гаврилы Машарова на прииски на имя его соперников.

Гаврила, всю жизнь на просторе таежном проживший, ни дня не сидевший в неволе, принялся делать подкоп, чтобы выбраться из заточения. Ржавой тупой лопатой, найденной среди мусора в углу, он копал под фундамент своего недостроенного дворца. Фундамент очень глубоко уходил в землю. Архитектор сделал свое дело на совесть. Гаврила все копал. Когда выкидывать землю из глубокой ямы стало невозможно, земля летела обратно, Гаврила перелил из ведра воду по разным банкам, стал наполнять землей ведро и вытаскивать наверх. Он уже стоял глубоко в яме, а до нижнего края фундамента все не добрался. Может, и докопался бы скоро, только на беду земля была сырая, очень холодная. Гаврила, стоя на дне ледяного вырытого им колодца в худых сапогах, в одной рубашке, застудился не на шутку. Еле выбравшись из ямы, слег. Он лежал на спине на нарах, тяжело кашлял и клял себя. За медаль. За свою шальную блажь строить никому не нужный в медвежьем углу дворец.

Нашли Гаврилу мертвым, когда через три дня дверь открыли, чтобы бросить каравай хлеба. Соперники и прежние друзья по фартовым временам Машарова вошли в недостроенные хоромы. С непокрытыми головами молча стояли. Всех мучила совесть. Кто-то, спустившись в вырытую Гаврилой яму, постоял там, потом начал вылазить. Поскользнулся и снова упал на дно ямы. Поднявшись, громко присвистнул. Любому старателю понятен был такой присвист. Все мигом сгрудились около ямы. Оказалось, когда спрыгнувший в яму выбирался из нее и поскользнулся, под осыпавшейся землей обнажилось золото. Мощная золотая жила, и тянулась она на добрые десять верст.

Из этой жилы потом взяли многие тысячи пудов золота. Гаврила, копая, всего в двух-трех сантиметрах прошел мимо нее. В первый раз в жизни он занялся не своим делом. И безошибочный нюх фартового старателя изменил ему, не учуял золота. Ни – когда рисовал план своего дворца императора всея тайги прямо на золотой жиле, ни – когда пытался выбраться на волю...

Валерий ПРИВАЛИХИН

К началу ^