Номер 05, 2006

Эдуард ТРОП: УЧЕНЫЕ – МОЗГ НАЦИИ

Открытия новейшей науки теперь редко становятся сенсацией и не вызывают массового интереса. Во многом это связано с так называемым "фактором ускорения" и с тем, что к непосредственной каждодневной практической жизни новые научные открытия часто уже не применишь. Наука и научное сообщество вступили в новое, тревожное, но вместе с тем и очень интересное время.

Мой собеседник – доктор физико-математических наук, профессор, главный ученый секретарь президиума Научного центра РАН Санкт-Петербурга, заведующий лабораторией прикладной математики и математической физики в Физико-техническом институте имени Иоффе, заведующий кафедрой математической физики в СПбГТУ Эдуард ТРОП.

–Эдуард Абрамович, вы говорите о завершении двух революций. Какие революции вы имеете в виду? XX век их знал немало...

–Первая – в начале ХХ века – мировоззренческая (я имею в виду квантовую механику и теорию относительности), вторая – научно-техническая (кибернетика, информатика). С тех пор электронные машины проникли во все сферы — промышленность, культура, быт… Мы легко привыкли к этому…

– И, может быть, человеческое любопытство в основном удовлетворено?

– Наука в XX веке стала развиваться слишком быстро. На данный момент ею пройден рубеж нынешних человеческих интересов.

И потом – мощный поток сегодняшних знаний растекается на маленькие ручейки, существуют все более и более узконаправленные специалисты. Эти специалисты говорят между собой на малопонятном всем остальным языке. Наука сегодня — это соревнование факультетов как узких отраслей знания.

Кроме того, философы середины XX века восстали против чистой науки, оставляя место только "науке иронической". А это примерно то же самое, что ироническая литература.

– И что? Не осталось ничего неизвестного, неоткрытого? Неужели мы теперь знаем все?

– То, что неизвестно, – это очень малые длины, очень малые промежутки, первые секунды после Большого Взрыва...

- Большого Взрыва? Так значит, есть еще "неоткрытые острова"?

- Разумеется. Есть просто поразительные открытия! Ну, номер один — это то, чему присвоено такое громкое название, как "генетический код Вселенной" или "божий лик", или "космический ген", или, если говорить в более точных терминах, - открытие флюктуации реликтового фона. История этого величайшего, коперниковского масштаба открытия интересна еще и тем, что она чисто петербургская.

В начале 20-х годов прошлого столетия А.А.Фридман, выпускник и профессор нашего нынешнего Технического университета, послал А.Энштейну статью, в которой, по существу, содержалась модель расширяющейся Вселенной. Первоначально эта модель вызвала у Энштейна сомнение, но в итоге в процессе дискуссии он признал ее правоту. Фридман умер очень молодым в 1925 году. Но далее, в 29-м, английский астроном Хаббл дал экспериментальное подтверждение многим его прогнозам. Он увидел это «разбегание галактик». В теоретической части дело продолжил бельгийский ученый Ж. Леметр, но он был фанатичным католиком (даже являлся президентом академии наук Ватикана), яростным ортодоксом. Из-за него наши не менее яростные ортодоксы диалектического материализма набросились на открытие и объявили его "поповщиной".

И это понятно, потому как расширяющаяся из единой точки материя очень напоминает акт Творения. Далее все это направление объявили "физическим идеализмом", учеников Фридмана стали сажать. Через семнадцать лет после смерти Фридман стал "главой" целого "заговора"! Этот «заговор» был раскрыт в 1942 году в блокадном Ленинграде. Естественно, все оказались немецкими шпионами. А Фридман был самым главным! Творилось ужасное! Было посажено около трехсот ученых.

Но история открытия продолжается. Петербуржец Г. Гамов, уехавший в тридцатые годы в командировку за границу и впоследствии ставший эмигрантом, продолжает изучение вопроса. Он сосчитал, что излучение должно быть 7 градусов по Кельвину. Ошибся, кстати, ненамного, всего на несколько градусов. Так что идея продолжала свое развитие за рубежом. Это было в 1948 году. А в 51-м это же излучение было поймано в Пулковской обсерватории нашими радиоастрономами С.Э. Хайкиным и Т.А.Шмаоновым, но они его как бы "не заметили". Думаю, это связано все с той же продолжавшейся кампанией против "физического идеализма".

В 1956 году излучение обнаружили два простых зарубежных радиоинженера А.Пензиас и Р.Вильсон, кстати, не имевшие к радиоастрономии никакого отношения. Они отлаживали свою антенну совсем для других целей. Антенна была настроена на длину волны 7,35 см, и оказалось, что на этой волне имеется "неустранимый шум". А фактически - сигнал, приходящий со всех направлений с одинаковой интенсивностью. Радиоинженеры быстро проконсультировались с профессионалами и… вскоре получили Нобелевскую премию.

Излучение действительно оказалось анизотропным, т.е. со всех сторон его интенсивность одинакова. А должны быть флюктуации. Потому что все, что мы видим вокруг, включая нас самих, это флюктуация реликтового фона. И в течение десятилетий эти флюктуации искали. Основным мастером такого поиска стал академик РАН Ю.Н.Парийский, осуществлявший эти опыты на радиотелескопе РАТАН-600. Наконец, на рубеже 1996-97 годов, анизотропия уверенно фиксируется на разных участках спектра одновременно несколькими группами. Спектр измерен. Флюктуация есть! Ученые наблюдают "Первые мгновения творения". Божий лик!

- В буквальном смысле захватывает дух!

- Я с вами полностью согласен. Но самое интересное, что так называемая "широкая общественность" остается равнодушной. Единственное упоминание, которое мы с лауреатом Нобелевской премии, председателем президиума нашего научного центра РАН Жоресом Ивановичем Алферовым нашли, - это небольшая статья в "Известиях" о политической ситуации в Адыгее (где находится РАТАН-600) - один из кандидатов в президенты республики пообещал закрыть обсерваторию, потому что она "облучает" население.

- Но ведь открытие произошло. Значит, ученые продолжают работать, не прекратили исследования.

- Как говорят социологи, научные работники адаптировались. В академических институтах адаптировались практически все, а в отраслевой науке - только те, кто остался - 20-25 процентов.

- Адаптация - это жизнь за счет грантов?

- Да, за счет грантов, программ, международных и российских субсидий… Но прежде всего ответим на вопрос: "Кто адаптировался?" Это люди моего возраста и чуть младше. Демографический профиль резко изменился. Есть две беды: мы и приборы. Оборудование с каждым днем устаревает. И это понятно. Оно и не должно жить вечно. Но вот и люди «попали в струю» в основном пожилые. С каждым днем они становятся старше. Возрастной провал растет.

- Как вы думаете, с чем это связано? Понятно, что техника не вечна. А откуда взялся "возрастной провал"?

- В науку, если вы помните историю, в советское время шли очень сильные люди с широкими способностями. И если были способности в одной сфере, то по мере необходимости они проявлялись и в другой. Сегодня пожилые люди, которые завязли, или, как говорит Жорес Иванович, "инфицированы" наукой, остаются, а у молодых возникли возможности попробовать себя в другом, более прибыльном деле. Вот они и пробуют. Ведь уже в начале девяностых заговорили о том, что в какой бы вы банк ни пришли - среди ведущего персонала обязательно встретите выпускников ведущих петербургских физико-математических школ. Изменилась ситуация.

Интересно, что эта внутренняя утечка интеллектуального потенциала в более престижные профессии превысила внешнюю. Ведь в начале девяностых стало казаться - интеллигенция исчезает. Но потом выяснилось, что нет. Интеллигенты опять стали отдавать детей в высшие учебные заведения. Хотя все равно не известно, какое количество нынешних студентов придет в науку. Ведь число рабочих мест продолжает сокращаться. И по-прежнему остаются более привлекательными в финансовом плане другие сферы деятельности.

- Кстати, о других сферах деятельности. Перед разговором я посмотрел статистические данные. Конечно, сегодняшние цифры, даже по сравнению с девяностыми, - удручающие. Я не говорю уже о семидесятых и восьмидесятых. Наука была в первой тройке по значимости.

- Выражаясь языком экономистов, наука для Петербурга была "градообразующей" отраслью.

- А теперь наука на десятом месте. На первом месте банковское дело. Как вы думаете, к чему эта ситуация может привести, если в ближайшее время не произойдет неких кардинальных изменений?

- Безусловно, это приведет к изменению облика нашего города. Что касается гуманитарной науки, то она останется в тех же пропорциях, которые у нее и были. А вот естественнонаучные и технические дисциплины мы не узнаем уже даже через десять-пятнадцать лет. Уже сейчас мы их не узнаём! Ведь 80 процентов научно-технической сферы Петербурга — это была наука на службе оборонной промышленности. Так вот, эта область сократилась в 4-5 раз, а академическая наука - на 12-15 процентов.

- По сравнению с каким временем?

- С мирным временем. Как говорила моя соседка по коммунальной квартире: теперь мирное время мы отсчитываем до 1990-91года. Дальше начались революции.

- Опять революции? Разве они не завершились?

- То были другие революции. Теперь начались новые - социальные. Благодаря этим революциям отраслевая и требующая современного оборудования академическая наука на прежний уровень в ближайшее время подняться уже не сможет. Очень характерная цифра: удельные затраты на одного научного сотрудника и в гуманитарной, и в технической сфере, даже в таких гигантах, как Физико-технический институт и Петербургский институт ядерной физики, сравнялись. Но гуманитарию нужны лишь бумага и перо (или простейший компьютер), да деньги на транспорт, чтобы до архива доехать, а физикам необходимо исключительно дорогостоящее оборудование, которое дорого и в эксплуатации. Так что ситуация ужасная. Все усилия научного сообщества направлены на то, чтобы удержаться на должном уровне. Но это сложно.

Да и аналогии говорят, что не удержаться. Германия после своего политического и экономического кризиса (имеется в виду нацизм и поражение во второй Мировой войне) так и не вернулась к тому научному приоритету, который у нее был в XIX, да и в первой половине XX века. Конечно, во многом Германия возвратила свои утраченные позиции. Но не в науке. Разумеется, идеи Венского кружка, а в более позднее время идеи Карла Поппера, Конрада Лоренца, оказали огромное влияние на развитие сегодняшних взглядов. Но тем не менее. Сегодня ведущие научные журналы в любой отрасли — англоязычные. А сто лет назад эти журналы были на немецком. Аналогия в том, что сегодня можно говорить - Россия потерпела поражение в холодной войне. Повод для уныния есть.

- Но если рассматривать состояние науки на сегодняшний день и проанализировать состав мирового научного сообщества, то мы обнаружим в различных странах немало русских фамилий, фамилий ученых-эмигрантов.

- Русскую речь можно услышать на любом международном конгрессе. И слава Богу! Россия хоть таким способом, но продолжает вносить свой вклад в развитие мировой цивилизации. И все-таки хотелось бы, чтобы и у нас в стране что-то оставалось. Жорес Иванович Алферов из последней командировки в Штаты привез такую хохму: Россия вывозит три национальных ресурса — нефть и газ, хорошеньких девочек и "мозги" - т.е. интеллектуальный потенциал. Это факт. И никуда от него не денешься. Но все равно для этих "мозгов" такой поворот судьбы лучше, чем если бы они пропали здесь.

Недавно у нас прошло пленарное заседание Санкт-Петербургской Ассамблеи молодых ученых и специалистов. И одна журналистка задала мне вопрос: "Как вы в университете боретесь с "утечкой мозгов"?" Так я ей ответил, что все-таки цель университета учить, а вот бороться нужно в других местах.

- Есть на сегодняшний момент какие-то шаги, факты, говорящие о том, что надежда на подъем науки остается?

- Я не вижу. На мой взгляд, идет все то же самое отступление. Здесь беда такая же, как и с культурой, и вообще с любым организмом. Высшие функции отмирают первыми, а восстанавливаются последними. Рецепт известен: чтобы восстановилась наука, сначала должна восстановиться наукоемкая промышленность. Сколько бы ни было идей, если их некуда прикладывать, то они перестанут возникать. Отвечающая за них функция умрет.

Весь XVIII век Россия поднималась "из ничего". Академический университет то возвышался, то опускался. Приходил, например, хороший ректор Ломоносов или директор Дашкова, и начинался подъем, а потом - новый спад. За ним - новый подъем. Для становления понадобился век. Такие же временные масштабы будут нужны и нам. Разумеется, с поправкой на уже упомянутый "фактор ускорения". У меня расчет только на то, что есть интеллигенция и у нее есть дети. И вот те самые дети, которые придут после университетов в лаборатории будущего, и будут поддерживать огонь.

Как будет происходить это возрождение? Может быть, как раз через те самые "мозги", которые нашли себя за границей. На мой взгляд, существует два вида патриотизма. Негативный, когда кричат на митингах глупые лозунги: «Бей чужих!», и позитивный, основанный на том, что российская цивилизация состоялась, петербургская цивилизация состоялась. Состоявшаяся цивилизация не может погибнуть в течение нескольких недель или лет. Понятно, что она будет продолжаться. В Питере она, к примеру, будет продолжаться хотя бы из-за его географического положения. И если раньше наш город развивался за счет противоречия: "Восток-Запад", в будущем он будет развиваться за счет конфликта: "Север-Юг". Не надо даже быть большим оптимистом, чтобы прийти к этому выводу. Надо просто спокойно анализировать реальную ситуацию.

- Но до "Юга" нашей "Северной Пальмире" далеко.

- Ой, не так уж и далеко. Ведь многие южные республики продолжают быть в составе Российской Федерации. У нас многонациональная держава. И не надо видеть в этом беду. Наоборот, встречи цивилизаций всегда способствуют новому витку развития. Конрад Лоренс нам бы с вами сказал, что такая встреча нормальна и абсолютно не противоречит эволюционному развитию. Многих "негативных патриотов" эта ситуация пугает. Но я уверен - бояться нечего. Россия в состоянии ассимилировать новый приток людей, и ей это пойдет только на пользу.

- Во время пресс-конференции, посвященной 100-летию Санкт-Петербургского Технического университета, его ректор профессор Юрий Сергеевич Васильев отметил, что за последнее время вырос конкурс в вуз. Значит, у молодежи интерес к науке есть?

- Интерес никуда пропасть и не может. Не может угаснуть любопытство как один из шести основных инстинктов. Рядом с нами растут новые интеллектуалы, в особенности на стрелке Васильевского острова и в Сосновке – там, где расположены два мощнейших питерских университета. Есть вокруг них мощнейшие академические институты. И их история, безусловно, продолжится, пусть даже внешние факторы будут довольно долго работать против. Да и традиция - вещь очень важная. Знать, что ты занимаешься нужным и важным делом и продолжаешь славную линию - прекрасно.

Считается, что при нынешнем информационном обмене жизнь отдельных научных школ невозможна. Тем не менее, на молодежь сильно влияет именно традиция, именно наследие той или иной научной школы, научного сообщества. Человеку свойственно выступать в рамках традиции и иметь историю. Особенно петербуржцу. Для нас очень важно, что мы все из Петербурга.

- Но в этом отношении наш город достаточно консервативен, даже провинциален.

- В том, что "консервативен", я с вами соглашусь, а вот в том, что "провинциален"… Это не так. Существование санкт-петербурского научного сообщества - факт, который появился не сегодня. Это наследие, это опыт, это стиль. Просто все начинают об этом забывать. Ученые - это мозг нации. Кому как не нам принять участие в серьезном анализе сегодняшней сложнейшей ситуации. Мы должны искать выход и для себя, и для общества в целом. И мы должны его найти. Ведь трава пробивается к свету и сквозь асфальт.

Беседу вел Д.Баранов

К началу ^