Номер 10, 2012

Станислав Джимбинов: Чем Ремарк отличается от Хемингуэя

Станислав Джимбинов. Так зовут профессора кафедры зарубежной литературы Литинститута имени А.М. Горького. Он – автор многочисленных научных трудов по истории литературы и составитель ряда антологий, таких, как «Американская поэзия XIX–XX вв. в русских переводах». Он по праву считается духовным наставником многих современных деятелей Слова. В их числе как ультрамодные писатели, так и редакторы ведущих российских изданий.

Известный российский литературовед, профессор Джимбинов просто уверен, основная задача учителя – a priori любыми способами привить ученику любовь к литературе. И результат налицо: на лекциях профессора Джимбинова почти всегда аншлаг.

Рад, что оказался в рядах счастливчиков. Более того – сумел задать профессору несколько вопросов в беседе тет-а-тет.

– Станислав Бемович, литература, наверное, одна из самых сложных дисциплин. Тут не подставишь готовую формулу, как в математике. От читателя требуются вкус, эрудиция... Скажите, а возможно ли развить любовь к прекрасному? Как вообще научиться понимать и чувствовать текст?

– Искусство требует индивидуального подхода. Для этого нужно прежде всего любопытство! Желание все узнать, постичь. Это для человека должно быть безумно интересно.

Без чтения серьезной литературы вы не разовьете свой вкус. Высшая форма художественного текста – поэзия. Поэзия – речь необыкновенная, сознательно видоизмененная. И даже больше – усложненная. Она должна открыть о мире нечто такое, что еще никем никогда не было замечено. Советую молодым людям хотя бы небольшими шажками приучать себя к стихам. Это важно.

Не обойдите и русского фольклора. Читайте сказки, песни, пословицы – у русского народа уникальное наследие пословиц и поговорок. Загадки, наконец! Когда освоите фольклор, можете смело двигаться дальше.

Русская литература представляет собой великую культурную целостность. Три русских писателя: Толстой, Достоевский и Чехов – уже заняли особое место в сознании образованного европейца, причем иногда это место для него даже важнее, чем собственно писатели Франции, Англии или Германии.

– Какие книги Вы бы порекомендовали для обязательного прочтения?

– Чтение серьезной литературы требует подготовки. Я мог бы назвать список самых значительных авторов, их ведь не так много – всего около ста имен. Но неподготовленный читатель, скорее всего, застрянет на десятом имени.

Я помню чудесные мгновения своей студенческой поры, когда мы зачитывались «Мартином Иденом» Джека Лондона. Это история обычного моряка, который упорным трудом сделался писателем. Правда, роман не что иное, как слегка измененная автобиография самого Лондона. Я дал эту книгу приятелю, он на следующий день приносит и говорит: всю ночь не спал, оторваться не смог, к утру закончил! Так вот, таких книг, которые бы открывались бы сразу и каждому, очень мало.

Если возвращаться к вашему вопросу, я различаю в Европе народы «одной книги». Это испанцы со своим «Дон Кихотом», итальянцы со своим Данте, англичане со своим Шекспиром, счастливые народы. Но большинство народов – например, как французы или русские, не имеют одной книги. Взять хотя бы Пушкина. Пушкин – наше всё! А что всё? «Евгений Онегин»? «Капитанская дочка»? Или лирические стихи? У Пушкина десять томов сочинений!

Как я уже сказал, лучше всего начать с фольклора, а потом двигаться дальше. Когда освоите русскую литературу – переходите к античности, а от нее – к остальной зарубежной литературе.

– С какими писателями вы знакомите студентов на лекциях?

– Стараюсь уделять внимание самым крупным авторам. Сегодня, например, в обзорной лекции заочникам рассказывал о творчестве Томаса Манна, Франца Кафки, Райнер Марии Рильке. Хотел еще уделить внимание Георгу Траклю, но не хватило времени.

Хотя я и преподаю на кафедре зарубежной литературы, сердце мое навеки принадлежит русской словесности. Лишь изредка я читал по ней лекции (во ВГИКе, например). И в будущем мечтаю возобновить этот курс.

– Знаете, я раньше сравнивал Хемингуэя и Ремарка. Первый – обладатель Нобелевской премии. Пишет очень насыщенно и интересно, но при этом за сложным стилем у него прячутся простые жизненные темы. У Ремарка напротив – простой язык, но поднимает он сложные вопросы...

– Вот тут я буду вас просвещать! Вопрос как раз по моей специальности. Видите, в чем дело, Хемингуэй – это... как бы концентрированная уксусная эссенция! А Ремарк – столовый уксус. Знаете, чем первое от второго отличается? Уксус – это разбавленная эссенция – в пять-шесть раз.

Ремарк, безусловно, зависит от Хемингуэя. Особенно сюжетно. Вот, например, смерть героини у Хемингуэя в романе «Прощай, оружие!». Ремарк эту сюжетную линию терзал книга за книгой: «Жизнь взаймы», «Три товарища»... Этот писатель – сентименталист. А что это такое?

В боксе подобный прием называется «удар открытой перчаткой», и он вообще-то запрещен. Ремарк же его применяет повсеместно, буквально выжимая слезы из читателя. Начинал он свой писательский путь с трех слабеньких романов о жизни непрофессиональных гонщиков. А в 1929-м году отважился издать роман о войне – одиннадцать лет спустя после того, как она закончилась. Но нужно ему отдать должное: войну он честно прошел и провел ее в самых настоящих окопах. Но книга «На западном фронте без перемен» – не роман в полном смысле слова, а скорее – журналистский репортаж. Чернуха. Он разошелся многотысячным тиражом и принес автору огромную славу. А после Ремарк и вовсе ушел в коммерческую литературу – взять ту же «Триумфальную арку».

У Хемингуэя другая идейная проблематика. В сущности, наиболее ярко она выражается в его первом и лучшем романе – «И восходит солнце». А вот уже в «Прощай, оружие!» чувствуется некоторая уступка массовому читателю. Хорош, очень хорош и его большой роман о гражданской войне в Испании – «По ком звонит колокол».

Я лекций о Ремарке сейчас не читаю, хотя раньше читал. Предпочитаю говорить о настоящих творцах, как Фолкнер, Томас Вулф. Это мастера, которые меняют сами орудия производства. Изменяют язык, композицию, образы героев. Писатель не может пользоваться старым инструментарием. Ведь так пишут Сименон, Агата Кристи, они в ХХ веке пользуются художественным арсеналом Бальзака, Диккенса. Посмотрите, в какое ужасное положение попала Нобелевская премия. Им нужно выбирать из середняков. Правда, один из последних лауреатов – Мария Варгос Льоса, достойный кандидат. Настоящий магический реализм. Самый его яркий представитель, как вы знаете, Габриель Гарсиа Маркес.

– В этом списке нет Умберто Эко.

– И не случайно. Я этого писателя совершенно не приемлю. Роман «Имя Розы» с виду вроде бы детектив – не зря имя одного из героев Баскервилль, намек на Конан Дойля, – а на самом деле в этом произведении автор борется против фанатизма. Эко ратует за всеобщую «терпимость». В России, как вы помните, домами терпимости назывались бордели.

Вспомните закон энтропии – выравнивание по низшему уровню. Вот именно за это и ратует Умберто Эко. Но должны же оставаться какие-то святыни!

Как говорил русский поэт Георгий Иванов: «Добра и зла, добра и зла, смысл раскаленный добела», а вовсе не терпимость. Собственно, «книга, – сказал Пастернак в своем раннем произведении «Несколько положений», – это прямоугольный кусок дымящейся совести».

– Вот как! Мой преподаватель по зарубежной литературе имел на этот счет другое мнение! Давайте отойдем от традиционной университетской программы. Как Вам, к примеру, творчество Станислава Лема?

– Лем, в общем-то, хороший писатель. У него есть замечательное произведение «Солярис» – мне одинаково нравятся и первоисточник, и экранизация Тарковского.

– Так или иначе, мы заговорили о современности. Как вы охарактеризуете сегодняшнюю книжную индустрию?

– Вас опять же удивит, но мне нравится то, что сегодня происходит. Мы пережили страшную эпоху. Советское семидесятилетие – эпоха большого идеологического давления. Удивительно, но многие еще и сейчас ратуют за возвращение того времени! Вот уже двадцать лет, как у нас нет идеологической цензуры. Такого длительного периода в истории России еще не было никогда. И я уверен, он должен принести свои плоды.

Мы живем в книжном раю: я захожу в магазин и вижу десятки томов философских изданий, труды по истории, религии и живописи! В советское время это было просто немыслимо! Конечно, есть и массовая литература, массовая, развлекательная. Никто ж вас не заставляет ее покупать. Я, например, не покупаю. Но к дамским романам отношусь спокойно.

Спрашивает одна женщина у другой: а ты уже села на иглу? Это означает: ты уже начала читать романы Барбары Картленд или Виктории Холт? Так вот, если эти романы кто-то читает, значит, кому-то они нужны. Это своего рода легкие обезболивающие, наркотик.

Кстати, писательница Полина Дашкова – это наша выпускница, училась на поэтическом отделении. А сегодня ее произведения миллионными тиражами издаются.

Да что говорить, сегодня даже многотомный словарь русского мата вышел. Знаете, какое пророчество сделал Пушкин? Он сказал: первая книга, которую издадут после отмены цензуры в России, – собрание сочинений Баркова. Поэт, правда, ошибся на пару столетий. Но академическое издание его стихов действительно вышло, и его приветствовал знаменитый филолог Михаил Гаспаров. Жаль, если все это снова запретят, установив новую цензуру. Вот этого я боюсь.

Не будем далеко ходить, совсем недавно ведь предлагали в школах русскую классическую литературу, то есть Пушкина, Гоголя, Достоевского – сделать необязательной дисциплиной, факультативной. Вот был бы кошмар! Представляете, сколько школьники потеряют, если не будут читать произведения наших классиков. К счастью, реформа не прошла.

У меня есть мечта: издать новую БВЛ (Библиотеку Всемирной Литературы) в ста томах. В нее вошли бы самые действительно главные произведения мировой и русской литературы. Не только художественной, но и исторической, и философской. Есть состав, и даже формат продумал – вплоть до шрифта.

У меня разработан не один, а даже целых два способа подачи иноязычного текста, которые сделают изучение иностранного языка легким и интересным для любого студента и школьника. Вот только путей в крупные издательства типа «Эксмо» у меня нет. Эти книги могли бы вызвать переворот в изучении иностранных языков. Кстати, начинать здесь, конечно, нужно с древнегреческого и латинского.

– То есть прогнозы в целом хорошие?

– Конечно! Плоды мы сможем пожинать уже скоро – где-то в середине этого десятилетия. Думаю, году к шестнадцатому. Если бы знать, какими они будут! Будут и проза, и поэзия, и даже – драматургия. Но пусть это пока остается тайной. Одно скажу уверенно: это произойдет. Появятся новые неслыханные имена талантливых и достойных авторов! Все условия для этого сейчас есть.

Евгений ВЛАСОВ

К началу ^