Номер 06, 2009

«Вицин, Никулин, Моргунов...»

Стефан Цвейг писал, что люди со странностями способны зажечь в нем безумную жажду заглянуть им в душу. Тема, конечно, деликатная (не каждый пустит в свою душу постороннего), но в данном случае я с классиком полностью согласен. Тем более что не такой уж я посторонний своему собеседнику – мы дружим много лет.

Так было угодно Богу, что он несет по жизни почетное звание чудака и большого оригинала. Записи на его автоответчике дадут фору записным юмористам. В шестом классе он сидел три года, за что по праву считался худшим учеником школы. Из перечня блюд холостого мужчины в совершенстве овладел... подогревом чайника. Категорически не признает мобильники и имеет на этот счет стройную теорию. Блистательный рассказчик. Конферансье, клоун, фокусник. Дышит юмором. Живет увлеченностью.

Обычный поход в кино в детстве определил его судьбу. Судьбу человека, ставшего создателем первого в стране прижизненного актерского музея. Мой собеседник – Владимир ЦУКЕРМАН.

Судьба домашнего музея великих артистов

– До того момента, как ты посмотрел первый раз фильм про пса Барбоса, у тебя были какие-то кумиры в жизни?

– У каждого из нас в детстве были любимые персонажи: Буратино, Чипполино, Иванушка-дурачок... Потом они все уходят вместе со сказкой, потому что понимаешь – это придуманные персонажи.

Фильм Леонида Гайдая «Пес Барбос и необычный кросс» я впервые посмотрел вместе с папой зимой 1965 года, когда мне было восемь лет. И поначалу отказывался верить, что люди, сыгравшие в нем, могут реально существовать! Затем увидел в киоске черно-белую открытку с Никулиным, Вициным и Моргуновым, выпросил у родителей восемь копеек, положил открытку под стекло письменного стола и стал любоваться. То же самое проделал с открыткой, на которой изображен фрагмент из «Кавказкой пленницы», и вырезкой из «Советского экрана». Сперва собирал только фотографии, но постепенно в моей коллекции появились и статьи. А в 1979 году дошла очередь до картотеки.

– Расскажи, как познакомился с Моргуновым.

– Мне было тогда 12. Друг нашей семьи поэт Виктор Урин дружил с «Бывалым», а его жена Татьяна была подругой моей матери. Когда она рассказала Моргунову о мальчике, который всё собирает об их троице, он... сам мне позвонил: «Здравствуй, мой дорогой друг!» Я ему не сразу поверил: «Вы меня разыгрываете! Вы не Моргунов, вы – Евтушенко!» Ведь того тоже зовут Евгений Александрович!

В том же году в Доме кино я случайно увидел Моргунова с пятилетним сыном Антоном. Мы поговорили, и я понял, что он – настоящий! То же открытие сделал для себя, познакомившись чуть позже с Вициным и Никулиным. Они перешагнули экран, пожали мне руку и не выпускали эту руку в течение тридцати с лишним лет.

– И все это время ты пополнял свою коллекцию?

– Откладывал деньги, которые мне давали на завтрак, и за месяц накопил неплохую сумму. Помощников себе находил едва ли не во всей школе! Ребята, собирая макулатуру, выдергивали страницы с фотографиями Никулина, Вицина и Моргунова из «Советского экрана», «Недели», «Вечерней Москвы» и продавали мне. Ночью с ножом или бритвой ходил, срывая плакаты в кинотеатре «Россия». Помощники мои занимались тем же, и за их ночную работу я платил им три рубля.

Сын кинорежиссера Владимира Вайнштока (который поставил такие фильмы, как «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров») продал мне в шестом классе фотографию героя Никулина Семена Горбункова с итальянской проституткой. На ней была подпись: «Ученику шестого класса «б» Вове Цукерману, 26 раз посмотревшему «Бриллиантовую руку». Режиссер Гайдай». За пять рублей, которые я копил полтора месяца! Через пятнадцать лет приходит ко мне Гайдай, и я ему говорю: «Леонид Иович, вот видите, у меня раритет! Ваша подпись!» Он мне в ответ: «Это не моя подпись!» «Как не ваша?! Я купил ее за пять рублей – бешеные деньги!!!» «Это не моя подпись. Тебя надули!» Вычеркнул подпись и написал: «Это не Гайдай. Гайдай»

– Ты не раз называл Георгия Вицина самым гениальным из троицы. Расскажи о встрече с ним.

– Мой отец сорок лет проработал на заводе «Знамя труда», которому принадлежал клуб имени Чкалова. Как-то там выступал Георгий Михайлович. Отец подошел к нему и сказал: «Мой сын – поклонник вашего таланта». «Пускай мне позвонит», – ответил Вицин.

Поскольку у нас не было телефона, каждый день мы выскакивали с папой на улицу и бежали к телефону-автомату. И наконец в один прекрасный день, в 1974 году, он назначил мне свидание у Театра киноактера, и я убедился, что Вицин тоже существует!

Мы проговорили с ним четыре часа! Я читал ему свои стихи, которые тогда писал. Он повел меня в театр, где в то время выступал с рассказом Михаила Шолохова «О казаке, крапиве и прочем...»

Как мало людей знает, каким он был в действительности!

В отличие от своих экранных персонажей Вицин не брал в рот ни капли спиртного!

Занимался хадха-йогой, до восьмидесяти лет стоял на голове. Цитировал наизусть целые куски из Овидия, Горация...

Из всех троих Вицин был, пожалуй, наиболее религиозен. В Суздале во время съемок «Женитьбы Бальзаминова» ходил в церковь, что в советское время было, мягко говоря, странным. У него была редкая фамилия, которая по словарю Владимира Даля означает – «витая трава». Во Владимирской области есть село «Вица», где все Вицины. А вообще во всех справочниках и кинословарях неправильно указаны его год и место рождения и его первый фильм. Таким он был человеком-загадкой!

– Что ж, самое время внести ясность.

– Написано, что он родился в Петрограде 23 апреля 1918 года и первым фильмом с его участием считается «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна.

Во-первых, Георгий Михайлович родился в 1917 году в местечке Териоки, принадлежащем в то время Финляндии. Во-вторых, Эйзенштейна, по словам нашего героя, он в глаза не видел! Кинодебют Георгия Вицина состоялся в фильме «Здравствуй, Москва!» Сергея Юткевича, где он исполнил небольшую роль железнодорожника. Кстати, это был тот самый Юткевич, который «провалил» Никулина при поступлении во ВГИК, сказав при этом: «Для кино вы не подходите. Вы не фотогеничны, и ваше лицо будет плохо пропечатываться на кинопленке».

– Наконец ты познакомился с «самим» Никулиным...

– Это вообще длинная история! Дело в том, что, будучи учеником, я звонил по всем редакциям и представлялся директором школы. Говорил, что мы делаем стенд, посвященный троице, и загадочным голосом спрашивал: «Надеюсь, детям вы не откажете? Я пошлю вам двух мальчиков». Приходил с товарищем и выбирал фотографии.

Как-то позвонил в газету «Вечерняя Москва», где мне сказали, что есть такой корреспондент – Владимир Шахиджанян, который сейчас пишет книгу вместе с Никулиным, и дали мне его телефон. Сначала Шахиджанян подумал, что его разыгрывают друзья. Затем пригласил меня к себе. Пока я его искал, вместо часа добирался два с половиной. «Если бы вы приехали на два часа раньше, вы застали бы Юрия Владимировича». Говорю: «Не может быть!» Шахиджанян звонит Никулину: «Юра, пришел ко мне какой-то странный парень, о котором я тебе рассказывал». И дает мне трубку. «Здравствуйте, Юрий Владимирович!» «Здравствуй, мальчик Вова Цукерман! У тебя есть шаржи из латекса?» «Есть!» «А есть тройка на дереве?» «Нету!» «Если жена не выбросила – дам». Позже он подарил мне еще несколько вещей. А потом пошло-поехало!

И только с 1978 года между нами началась настоящая дружба! 14 октября 1979 года в окружении своих друзей-журналистов он приехал ко мне домой, перерезал ленточку и открыл музей. И когда увидел ВСЁ ЭТО, он ошалел! Ведь он и половины не видел раньше! «А откуда это? А это!?» Уходя, Юрий Владимирович написал на музейной табличке: «Ухожу потрясённый» И нарисовал рожицу убегающего человека.

– В то же время, как мне кажется, ближе всего тебе был Моргунов. Почему?

– Он доверял мне все свои тайны и боли! Он больше всех общался со мной. Звонил сам. Никулин тоже звонил, но реже. Вицин не звонил вообще, только я ему. Осталось много аудиокассет, где я беседую с ними по телефону.

– Но насколько это было этично по отношению к твоим абонентам?

– (Задумался) Понимаешь, собирая коллекцию, я собираю о тройке всё! От сковородки, принадлежавшей Никулину, до замусоленных черновиков, реприз, мемориальных вещиц...

Что же тогда говорить о живых интонациях этих великих артистов, их неподражаемых афоризмах и каламбурах (того же «Бывалого»!). Разве такие непосредственные разговоры не имеют для потомков ценности?! А на правах директора музея ответственно заявляю, что эти записи, как говорится, только для служебного пользования!

– Как к твоему домашнему Музею трех актеров относятся те, кому сегодня 18–20 лет?

– Ко мне часто приходят школьники и студенты. Более взрослые, конечно, тоже. Все они едины во мнении – это нужно людям! Я сделал это для них, чтобы новые поколения знали, каким может быть великое искусство в его лучших образцах! Ведь, к сожалению, такого масштаба артистов пока не видно и новый Гайдай – еще, может быть, даже не рожден.

Андрей ЛОМАКИН

К началу ^