Номер 06, 2008

Алексей СЛАПОВСКИЙ: Одну из своих книг почти ненавижу

В прошлом номере мы опубликовали первую часть материала о встрече писателя и сценариста Алексея Слаповского с участниками клуба «Литературная кухня». На наш взгляд, беседа была настолько увлекательной, что захотелось изложить ее полностью.

Напомним – наш собеседник известен по фильму «Ирония судьбы. Продолжение», сериалам «Остановка по требованию», «Пятый угол», «Участок», «Заколдованный участок», «Свой человек». В 2007 году писатель стал финалистом премии «Большая книга» за роман «Синдром Феникса».

– Алексей Иванович, стоит ли, по-вашему, молодому автору стремиться встать на рельсы коммерческой литературы?

– У Гоголя есть повесть «Портрет». Очень современная! Она о том, как молодой художник жил себе в каморке, писал этюды, и в них была жизнь. Жизнь с чудесным петербургским колоритом. А потом он обнаружил в антикварном портрете деньги. Назаказывал всяких манекенов, мастерскую оформил. Стал модным. И – все! Пропал!

– Но ведь и Достоевский писал на заказ.

– Достоевский писал, чтобы элементарно прожить. Ему нужно было обеспечивать свое существование. Поэтому, когда на роман «Игрок» ему дали месяц, деваться было некуда. Он нанял стенографистку, которая в результате стала его женой. Причем больших денег Федор Михайлович, будучи профессиональным писателем, не нажил. Хотя в конце XIX – начале XX века писателям платили чуть больше, чем теперь.

Могу выдать секрет, сколько сегодня получает нормальный автор за книгу, вышедшую средним пятитысячным тиражом, – не больше 50 тысяч рублей! А писать эту книгу нужно год как минимум. Можно ли прожить в год на 50 тысяч рублей?!

Я долго работал в журнале, на телевидении, на радио. И деньги зарабатывал своей основной профессией, а романы с пьесами сочинял в свободное время, для души. Сейчас зарабатываю сериальными и киношными сценариями. Остальное по-прежнему пишется не для выгоды.

– Ваши пьесы шли в саратовских театрах?

– Да, шли. В Театре юного зрителя на малой сцене. В Театре драмы. Потом был некоторый перерыв. Сейчас возобновляются переговоры относительно одной постановки. Но говорить об этом рановато.

На сегодняшний день в России по моим пьесам идет около 30 спектаклей. В Омске, Самаре, Нижнем Новгороде, Челябинске, Магнитогорске и других городах. Ставят пьесы разные театры: академические, экспериментальные.

– За что вы получили свою первую премию?

– Случай феноменальный! Один немецкий театральный продюсер объявил премию, которую назвал «1-й Европейский международный конкурс пьес». Это был действительно первый конкурс такого рода. Я послал туда свою пьесу «Мой вишневый садик». И поделил вместе с автором из Белоруссии Еленой Поповой первую премию. Это приятно.

Вообще, думаю, «Мой вишневый садик» – неплохая пьеса, учитывая, что она была поставлена и в Германии, и в Финляндии, и в Австралии, и еще в нескольких странах. Шла в Москве в Театре Российской Армии. До сих пор идет в Петербурге в Театре комедии имени Николая Акимова. При удачном раскладе скоро будет поставлена в «Ленкоме» у Марка Захарова.

Но далеко не всегда пьеса бывает одновременно и хорошей, и удачливой.

– Сколько в среднем театр платит драматургу, когда принимает его пьесу?

– В России – нисколько! Только восемь процентов от сбора, когда спектакль уже поставлен. Или десять, если театр детский. Что такое восемь процентов?! Пьеса идет, допустим, раза два в месяц. Театры маленькие, бедные. Билеты стоят 100, 150, 200 рублей. То есть максимум, на что может рассчитывать драматург, – 800–1000 рублей! В больших и дорогих театрах больше, но их мало. Хотите еще о материальном?

Квартира у меня самая средняя. Машины нет. Дома за городом нет. Все обычно. Хотя деньги – хорошая вещь. Я покупаю на них самое драгоценное, что можно купить на деньги, – время, когда могу работать на себя. Полгода работаю над сценарием к сериалу. Зато потом на год или даже больше ухожу от всех дел. И пишу для души новую книгу. Таким образом я сакрализую деньги: создаю благодаря им свое духовное в том числе пространство. Так что – о высоком говорим!

– Какое из своих произведений на сегодняшний день вы считаете лучшим?

– У меня есть любимые работы. Но любимое произведение не всегда – лучшее.

– Тогда назовите любимые вещи.

– Очень люблю роман «Первое второе пришествие». Первый свой роман «Я - не я» до сих пор люблю. Роман «День денег» – веселый, безбашенный. Роман «Они» – мрачный, печальный – тяжело, но люблю. И книгу «Мы», куда вошли мои рассказы.

Что касается пьес... Четырнадцать из них, которые я поместил в книгу «ЗЖЛ», – самые любимые. Книга вышла недавно, в магазинах еще есть.

Говорят, автор любит все, что создал. Но есть книги, которые я не очень люблю. Есть даже одна, которую почти ненавижу. Не буду называть.

– Когда вы ее писали, у вас уже было неприятное чувство?

– Было. Это можно сравнить с отношениями матери и ребенка. Бывает, так тяжело вынашивать, так тяжело даются роды, что потом женщине некоторое время и смотреть на младенца не хочется. Врачи называют это послеродовой депрессией. Она может полностью пройти, а может повлиять на всю жизнь. Та-ак тяжело мне давалась эта книга! Но я ощущал внутреннюю необходимость ее обязательно написать. Понимал, что ДОЛЖЕН написать.

Ведь некоторые вещи пишутся больше не для читателей, а как проклятье, которое ты должен выполнить. Как завет, чтобы освободиться. Как самопсихотерапия, когда нужно выговориться. И тогда, может быть, станет легче. Кстати, стихи тоже пишутся для этого.

– Насколько болезненно вы относитесь к критике?

– Не скажу, что за каждую свою страницу буду драться, утверждать – дескать, лучше и быть не может. Не знаю, как получается, но задачи стараюсь перед собой ставить достаточно большие. Как гимнаст, который прыгает через коня, совершая три оборота с поворотом на 360 градусов. Чем выше коэффициент сложности, тем больше риск упасть. Проще пойти по пути наименьшего сопротивления.

– Вы говорили, что творческую карьеру начинали как бард. А поэтом себя когда-нибудь ощущали?

– Нет. Я писал тексты песен. Без музыки они не существуют. Как и тексты других бардов. Когда читаю сборники Высоцкого, не могу отделаться от фантомного ощущения, что у меня в ушах звучит мелодия.

– Сейчас пишете песни?

– Нет. Не идет как-то.

– Говорят, Алексей Толстой, чтобы настроиться на написание романа «Петр Первый», вначале перекладывал на бумагу то, что видел из окна своего кабинета: птичка на ветку села, Марфа молоко понесла. А как у вас происходит настройка на творчество?

– Автоматически.

– Прямо так сели – и сразу стали писать?

– Это природа. Я жаворонок. Жаворонок ярко выраженный. Например, сегодня проснулся без двадцати шесть утра. Обычно встаю в шесть - в полседьмого максимум. Иначе день потерян. Завтрак, зарядочка небольшая. Садишься за стол – и до двенадцати дня пишешь.

– И сразу входите в текст, без проблем?

– В общем, да.

– Журналистская практика, наверное?

– Журналистская практика здесь не при чем. Я похож скорее не на творца, а на клерка, на бухгалтера. Не творчески подхожу к делу. Ночью сплю. Как крестьянин, встаю рано утром. А если серьезно, роман – это состояние. Выйти из него не можешь. Он снится. Он везде. Вообще я верю в ситуацию с разгоном, в то, что он нужен, – механический разгон мыслей. Всегда обрываю работу на полуслове, зная, что будет дальше, но не дописывая. Оставляю некоторый задел. Это неоригинально, Хемингуэй так же поступал.

Поэтому на другой день сажусь – и мне легко писать. А с определенного места роман начинает писаться сам. Не знаю, с какого. Бывает по-разному. Иногда с самого начала. Иногда надо дожать до первой трети, чтобы понять: вот момент, который спортсмены называют вторым дыханием.

– Чем увлечены помимо литературы?

– Раньше любил играть на гитаре, сочинять песни. Сейчас зимой хожу на лыжах, летом катаюсь на роликах. Плаваю в бассейне. Читаю. Смотрю фильмы. Много смотрю. Иногда – всякую глупость. Даже так: по вечерам, преимущественно после девяти, смотрю только глупость. Желательно – комедии. Такие, как «Альф», – очень люблю! Или там «Женаты, с детьми» – американский вариант того, что у нас идет под маркой «Счастливы вместе». Если после девяти буду думать о чем-то серьезном, просто не засну. После девяти я не человек.

– Какие праздники любите?

– Новый год.

– А день рожденья?

– Это неинтересно. Интерес пропал еще со школы. У меня день рожденья летом. Все на каникулах. И мы никогда его не отмечали.

Самые лучшие праздники – те, которые сам себе устраиваю. Иду, например, мимо цветочного киоска. Увидел цветы красивые. Почему не купить, не подарить? Такое бывает спонтанно. Не каждый день. Нечего привыкать!

Когда праздник привязан к дате, он какой-то... назначенный. Например, 8 марта. Хочешь - не хочешь, поздравляй женщин. Правда, в запланированном празднике хорош момент ожидания.

– Что в жизни приносит вам наибольшую радость?

– Процесс творчества. В нем есть моменты, напоминающие самозабвение, когда ощущаешь, что ты ничего не придумываешь. Все идет само. Герои рождаются, говорят слова. То, что создаешь, кажется абсолютно реальным. Успеваешь только записывать.

– Чем книга отличается от сценария?

– В книге есть авторская речь, которая и делает ее произведением. Авторская речь отражает голос автора, что именно он говорит, как дословно говорят персонажи. В кино этого нет. К тому же актеры любят импровизировать. Поэтому, например, после сценария к сериалам «Участок» и «Заколдованный участок» я восстановил привидевшийся мне мир в одноименном романе. Сериал хороший, режиссер Баранов – молодец. Но все же это – лишь адаптация текста. Как и любая телевизионная или экранная версия. Адаптация – это упрощение. Любое упрощение по определению хуже оригинала.

Когда возникает вопрос адекватности текста и фильма, тут разные случаи можно вспомнить. Вот «Унесенные ветром». Книга – всего лишь беллетристика, не бог весть какая художественность. А фильм настолько мощный, что приподнял само произведение. У нас примеры адекватных версий – «Собачье сердце», «Идиот», «Завещание Ленина» по рассказам Шаламова.

Я могу ругать телевидение в хвост и в гриву, но если бы не видел в нем ничего положительного, я бы с ним не сотрудничал. Телевидение просто приспособлено для экранизаций! Кроме того, порой оно служит доброму делу популяризации классики. Люди смотрят, потом берут книгу, читают. А это огромный плюс.

Светлана РАХМАНОВА

К началу ^