Номер 01, 2008

Владимир Кортович: Страсти по экслибрису

У каждой профессии запах особый. На факультете графических искусств Московского государственного университета печати густо пахнет скипидаром. Тут и там у мольбертов студенты пишут натюрморты – облупившиеся гипсовые головы, восковые фрукты, пыльные драпировки.

– А бензин чувствуете? – заметив, что я стараюсь уловить всю гамму окружающих «ароматов», спрашивает Владимир Васильевич. – В нем кисти моют. Мне, честно признаться, эти запахи даже нравятся.

Художник-график, доцент кафедры иллюстрации и эстампа, мастер экслибриса Владимир Кортович обо всем, что связано с творчеством, говорит с обожанием. Он вообще считает: заниматься в жизни надо лишь тем, что доставляет удовольствие. Страстью к работе сумел заразить и студентов. Пока они старательно режут филигранные узоры на деревянных досках – создают свои первые экслибрисы, мы с Владимиром Васильевичем говорим о его профессии.

– Мой дедушка по маминой линии, Григорий Иванович Барчугов, был столяр-краснодеревщик, – рассказывает художник. – Правда, после войны слово «краснодеревщик» не очень-то употреблялось – не до ценных пород дерева тогда было... Я родился в 1947 году, и одно из первых воспоминаний детства – дедов фуганок, который он сделал сам. Как он привлекал мое внимание! Тяжеленный и огромный. Мне казалось, этот фуганок из страны великанов.

Я был уверен, что инструмент служит только для того, чтобы делать стружки. Всегда просил: «Дедушка, сделай еще стружек!» Стружки хорошо пахли. Я собирал их в кучу под верстак, зарывался в них и дремал. А потом бабушка растапливала ими печку. Я расстраивался: «Дедушка, опять стружки кончились!» До сих пор этот фуганок, мой ровесник, в работе: я обрабатываю им доски.

Все идет от тех детских стружек, их запаха, цвета. И сейчас мне очень нравится делать маленькие стружки штихелем.

– Получается, вам даже искать себя не пришлось: призвание было предопределено?

– Видно, в подсознании отложилось, что работа с деревом – это здорово. Ведь художника формирует именно удовольствие, которое он получает от соприкосновения карандаша с бумагой, рубанка – с деревом, штихеля, которым я гравирую, с полированной самшитовой доской. Удовольствие почти физиологическое. Вырабатывается потребность делать то, что приносит наслаждение. Я и студентам своим объясняю: почувствуйте это. И некоторые загораются. Смотришь потом на готовую гравюру – и видишь, что автор не просто отделался от преподавателя. Талант не в том, чтобы дяденька-учитель тебя кнутиком да палочкой подгонял, а в том, чтобы ты сам получал от процесса работы радость. А другим студентам натужно это дается. Но талант есть у всех. Надо только себя попробовать во многих вещах, чтобы понять, к чему лежит душа.

Пробные экслибрисы некоторых студентов получились настолько удачными, что преподаватели решили поощрить их авторов выставкой «Первые шаги» в музее МГУПа с солидным каталогом работ. Экскурсию по экспозиции Владимир Васильевич проводит для меня в перерыве между занятиями.

– Ученики режут на продольном дереве, линолеуме и пластике в основном макетниками, но и штихелями тоже, – объясняет он. – Это пробные работы. Но кто знает, может, они, как камешек серенький: лежал себе на дороге, а потом его к абразивному кругу прикладывают – и он сверкает!

Когда мы возвращаемся в аудиторию, старательные ученики даже не поднимают голов от своих досок – кто-то выводит тоненькой кистью замысловатый узор, другие уже работают ножами.

– Часто желание «порезать» обгоняет работу над эскизом, – комментирует Владимир Васильевич. – Поэтому первые торопливые опыты гравирования некоторых разочаровывают. Я студентов всегда предупреждаю: торопливость в гравюре наказуема! Импровизация без достаточного опыта и хорошо отрисованного эскиза заканчивается неудачей и потерей времени. Но с приобретением опыта неудачи сменяются успехами. Творческий рост от первого экслибриса ко второму, третьему весьма заметен.

И тут же преподаватель Кортович подмечает среди ученических работ плоды этого самого творческого роста. И поощряет умелых студентов восторженным восклицанием: «Посмотрите, какая аппетитная досочка!» Молодым художникам есть на кого ровняться: мало того, что они упражняются в гравюре среди подлинных работ Джованни Пиранези и Ивана Павлова, развешанных по стенам класса, да еще и под началом признанного мастера экслибриса Владимира Кортовича.

– Владимир Васильевич, а кто были ваши учителя?

– Родился и рос в Ярославле. Ходил в художественную студию местного дворца пионеров. Моим первым преподавателем был Борис Иванович Ефремов. Потом поступил в Ярославское художественное училище, где преподавал отец. Но папа сначала мой выбор не одобрял. Честно говорил: «Володя, не связывайся с искусством. Дело это сложное». Хотел меня уберечь: после войны многие его друзья-художники спились... А потом, когда я начал делать первые гравюры, он завел «Книгу радостей», которую пополнял моими новыми работами, сам их вклеивал туда. Гордился мной, но вслух этого не высказывал.

С благодарностью вспоминаю Семена Георгиевича Ивенского – собирателя, большого знатока и одного из мэтров в изучении экслибриса. Посмотрев несколько моих юношеских гравюр на линолеуме, он сразу предложил сделать для него книжный знак. И посоветовал резать на дереве, лучше всего на самшите. Показал мне свою коллекцию экслибрисов, очень точно указав на художников, которые бы меня «зацепили». До позднего вечера я смотрел папки с книжными знаками западноевропейских художников, которых до этого не знал.

Захотелось самому что-то сделать. Но где взять самшит и штихеля? И тут судьба преподнесла подарок: познакомился со Львом Ричардовичем Мюльгаупом, учеником В. Фаворского. Ему мои работы понравились, и он подарил дощечку и штихеля. Я попросил показать, как нужно правильно держать штихель. Но художник только усмехнулся: сам не привык держать правильно. Я попробовал сделать знак для Ивенского. Гравюра получилась корявая, но процесс резьбы на твердом, очень красивым по структуре материале доставил большое удовольствие. С тем же удовольствием я вырезал уже более 150 знаков.

– На вашей выставке в Музее экслибриса помимо графических работ есть и акварели. Если гравюра – приоритет в творчестве, то чем является живопись?

– Акварелью пишу в летнее время, когда на море бываю. Очень люблю Крым. А еще Ферапонтово и его окрестности – там потрясающее небо! Художник не может просто отдыхать на солнышке. Кошки начинают на душе скрести. Возьмешь бумагу, неважно, какую – обои, оберточную, – и рисуешь. Недавно, правда, стал делать акварели на мелованной бумаге. Впечатление такое, как будто расписываешь фаянс. Почему-то сразу строки Мандельштама вспомнились: «Когда его художник милый выводит на стеклянной тверди в сознании минутной силы, в забвении печальной смерти».

В акварели что вижу, то и пою. В ней я импрессионист. Пишу скорописью, потому что важен ритм работы кисти, чтобы сохранилось восприятие ритма природы. А как еще передать меняющееся небо или волны?

– Что вам нужно для спокойной работы?

– Свободное время. Раньше, когда не было мастерской и мы всей семьей жили в однокомнатной квартире, достаточно было письменного стола с лампой. Малоформатная графика, наверное, отчасти от ограниченного пространства.

Вообще я ночной работник. За гравюру сажусь поздним вечером. Включаю настольную лампу, а основной свет гашу. Смотрю на гравюру в увеличительное стекло. Все внимание сосредотачивается на доске и штихеле. Отключаюсь от внешнего мира.

– Прежде иметь экслибрис было непременным условием для коллекционера, владельца библиотеки, писателя. Теперь даже это слово забыто. Кто сейчас заказывает книжные знаки художнику Кортовичу?

– Когда мы задумали выставку экслибрисов студентов МГУП, многие из ее будущих участников впервые услышали о существовании такой формы графического искусства. А потом увлеклись. Теперь самое время нам вместе возрождать этот жанр.

Я делал и делаю экслибрисы для настоящих книголюбов – Черткова, Бердичевского. Выполняю и заказы богатых людей, которым нужны не книжные знаки, а оригинальные подарки друзьям на день рождения. Они обычно приносят мне список пожеланий. Хотят, например, чтобы экслибрис непременно был с портретом. Недавно заказали знак для нефтяника: обязательно с нефтяными качалками, картами, атрибутами путешественника, футбольным мечом, зодиакальным знаком «рыбы».

– Надо ли художнику ежедневно рисовать?

– Хорошо бы... Я стараюсь под вечер сосредоточиться и сесть погравировать. Иначе наступает в педагогике оскомина некоторая. Надо, чтобы душа была в спокойном состоянии: ты не только говоришь, но и делаешь.

– Что вам дает преподавание?

– Я все время общаюсь с молодыми людьми, вижу, как меняется их восприятие мира. Это очень важно, потому что сам я так уже не вижу. Но я понимаю, что это новое поколение, оно может по-другому рисовать, по-другому чувствовать.

– Вы только познакомились с первокурсниками. Что в первую очередь им говорите – еще до того, как вооружить их штихелями?

– В первую очередь рассказываю о традициях. Без знания традиций не может быть устойчивого совершенствования в искусстве. Молодой человек, конечно, так или иначе будет изобретать велосипед. Но ему надо сказать: «Дорогой, до тебя были вот эти, эти и еще эти». Ты можешь отрицать их, можешь брать у них, но ты должен о них знать.

И еще говорю, что художнику надо знать и любить поэзию. Мне лично очень хочется, чтобы в гравюре была какая-то аналогия со стихотворением.

– Нужна для художника-гравера определенная организация ума, рук?

– Обязательно. В голове должен быть некий счет, как у музыканта. Ты должен обдумывать каждое движение руки. Цепочка передачи от глаза через головной мозг в руку должна быть исправна. Иначе будешь все время ошибаться, портить доски, а они дорого стоят…

Один мой ученик сказал, что гравюра – это «архаичная» техника. Но, уверяю вас, через какое-то время человечество оглохнет, одуреет от всей этой музыки, вспышек, от агрессии современного авангардного искусства. И мода на архаичные техники вернется. Но, по словам одного известного художника, все это будет продаваться в аптеках – чтобы лечить нервы.

Анастасия БЕЛЯКОВА

К началу ^